Светло, синё, разнообразно… - [8]

Шрифт
Интервал

КЛЕРОН. Ммм… Беременные женщины…

ГЕРЦОГ. Хм… пожалуй! Еще?

КЛЕРОН. Солдатские матери.

ГЕРЦОГ. Верно… Но это в общем из той же оперы. А кто из мужчин?

КЛЕРОН. Рыболовы.

ГЕРЦОГ. В самом деле.

КЛЕРОН. Садовники!

ГЕРЦОГ. Действительно!

КЛЕРОН. Дальние родственники богатых стариков.

ГЕРЦОГ. Это то же, что рыболовы.

КЛЕРОН. Ммм… больше никто.

ГЕРЦОГ. Вот видите!

КЛЕРОН. А может быть, еще и… вы, герцог?

ГЕРЦОГ. Я?.. Нет, я не умею ждать. Но приходится…


Вдруг, резко наклонившись к Клерон, берет ее за руки, энергично и нежно.


Ничего не бойтесь, Клерон. Сдаваться не торопитесь. Уступайте неохотно и с видом большого одолжения…

КЛЕРОН (недоуменно). Ваша светлость… К чему это вы?

ГЕРЦОГ. Я к тому, что мы уже приехали, ваше превосходительство.

КЛЕРОН. Ой!..

ГЕРЦОГ. У нас десять минут – прийти в себя, почиститься и приготовить тронную речь. Смелее!


Уходят.

Пробегает придворная челядь, готовя торжественную встречу.


АНСАМБЛЬ

Ах, какая новость! Ах, какая радость!
Герцог наш приехал! Прибыл господин!
Очень посвежевший! И похорошевший!
И с какой-то дамой – словом, не один.
Очень интересно! Очень интересно!
Поживем – увидим, словом, поглядим.

В комнате КЛЕРОН готовится к выходу.


КЛЕРОН. Все играла! Всех играла! Кем только не была: и царицей, и императрицей – богиней была! А тут, подумаешь, несчастный премьер-министришко при каком-то заштатном герцогстве…

ГЕРЦОГ. Клерон, что-то вы мне не нравитесь.

КЛЕРОН. Ну да? А я всю дорогу так старалась.

ГЕРЦОГ. По-моему, вы просто трусите.

КЛЕРОН. Ха! Еще бы. Дебют есть дебют, герцог, страшная вещь! Кто молится Мадонне, кто гадает на пальцах, кто валяется в обмороке – ну а я, как правило, кидаюсь на окружающих. Так что терпите.

БАБЕТТА. Попробуй из «Клеопатры».

КЛЕРОН. При чем тут «Клеопатра»… так… так… дыхание… походка… Поступь, а не походка. «Господа! Высокая роль, которая высочайшей милостью, каковая не знает границ…» У, черт!.. которая, каковая, таковая… Да, господа, я женщина, я актриса, но в конце концов не боги горшки обжигают, тем более наши с вами горшки… что за бред я несу?

БАБЕТТА. Да, уж лучше из «Клеопатры».

КЛЕРОН. «Вы, мудрецы полуночной страны, великие жрецы…» Какой страны, какие, к дьяволу, жрецы? «Милорды, в этот час, когда Британии грозит беда…» – почему милорды? При чем тут Англия? Вечно эта Англия… «Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренепри… преприя…» Это еще откуда? Ну все, хватит. Уже заговариваюсь. Вперед!


ГЕРЦОГ, КЛЕРОН и БАБЕТТА выходят к публике. Их встречают придворные, ЭМИЛИЯ, бароны ЛЕНАУ и РАТЕНАУ.


ХОР

Слава, слава, край родной!
Слава, герцог наш державный!
Ниспошли нам, Боже правый,
Процветанье и покой!
Струится горный воздух.
В зеленый мир долин —
Виват, Гроссбах!
Виват, Гроссбах!
Виват! Аминь.

РАТЕНАУ. Ваша светлость, двор, столица, весь Гроссбах приветствуют ваше возвращение в наше… э-э… лоно и совершенно уверены в том, что ваша поездка протекала, как обычно, благополучно.

ЛЕНАУ. Ваша светлость! Мы, армия, так же как и штатские, приветствуем вас и ждем ваших дальнейших, как всегда. С веселым видом.


Музыка повторяет гимн.


КЛЕРОН (Бабетте). Слушай, это же Трене и капитан! Откуда они тут?

БАБЕТТА. Нет, девочка, это местные. Такие же, но только местные.

Музыка кончилась. Эмилия подходит к Герцогу с поцелуем.

ГЕРЦОГ. Благодарю вас, господа. Поездка моя оказалась действительно удачной, причем, надеюсь, для всех нас. Позвольте представить вам нашу более чем гостью – мадемуазель Клерон.

ГОЛОСА. Клерон?.. Та самая Клерон? Великая Клерон?

ГЕРЦОГ. Да, господа, перед вами великая Клерон, первая актриса Парижа, а значит, и всего мира. Но придется об этом забыть, господа, – примадонна избрала иное поприще. Вы знаете: нам нужен первый министр. Вы нашли кандидатуру?

РАТЕНАУ. Я считал и считаю, что только барон Ленау…

ЛЕНАУ. Барон Ратенау, только после вас.

РАТЕНАУ. Но мне, барон, как-то неудобно обходить…

ЛЕНАУ. А мне неудобно, когда вы за спиной.

ГЕРЦОГ. Господа бароны, вы оба одинаково достойны этого назначения. Выбирать между вами – значит уподобиться тому ослу, который сдох с голоду, выбирая между равными кучами овса. И мне грозила бы та же участь, если бы не великодушие мадемуазель Клерон. Вот ваш первый министр, господа! Ближайшее знакомство безусловно убедит вас в верности моего выбора.


Общий шок.


РАТЕНАУ. Но… ваша светлость… что скажет народ?

ГЕРЦОГ. То, что скажете ему вы, барон. А что вы скажете?

РАТЕНАУ. Э-э… что предсказать волю монарха никогда невозможно…

ГЕРЦОГ. А обсуждать – всегда невежливо. Господа министры, прошу.


Бароны подходят к Клерон.


РАТЕНАУ. Барон фон Ратенау: общественные работы и внешние сношения.

ЛЕНАУ. Барон фон Ленау: армия, гарнизон, почетный эскорт.


Пауза.


РАТЕНАУ. Что-нибудь не так?

КЛЕРОН. Первому министру говорят «ваше превосходительство».

ЛЕНАУ. «Ваше превосходительство» – женщине?

КЛЕРОН. Это выражение среднего рода и следовательно может быть адресовано лицам обоего пола, коль скоро последние занимают соответствующее положение.


Пауза.


БАБЕТТА. Ну что? Что ты? Хорошо поехали, гони дальше!

КЛЕРОН. Куда дальше?

БАБЕТТА. К деньгам давай, к деньгам!

КЛЕРОН. Господа министры, меня интересуют деньги.

РАТЕНАУ. В каком смысле, мадмуа… э-э… ваше превосходительство?


Еще от автора Юлий Черсанович Ким
И я там был

Удостоившись в 2015 году Российской национальной премии «Поэт», Юлий Ким вспомнил о прозе – и подготовил для издательства «Время» очередную книгу своей авторской серии. Четыре предыдущие томика – «Моя матушка Россия» (2003), «Однажды Михайлов» (2004), «Стихи и песни» (2007), «Светло, синё, разнообразно» (2013) – представили его как иронического барда, лирического поэта, сценариста, драматурга… И вот теперь художественная проза, смешанная, как это всегда и бывает у Кима, с воспоминаниями о родных его сердцу местах и близких людях.


Рекомендуем почитать
Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)