Светло, синё, разнообразно… - [5]
Театр мадемуазель Клерон
комедия в двух актах по сюжету М. Гашпар
1987–1997
Действующие лица
КЛЕРОН, звезда французского театра второй половины XVIII века
Тетушка БАБЕТТА, ее служанка, наперсница, дальняя родня
Жак ТРЕНЕ, директор театра, затем барон фон РАТЕНАУ
ДЕЛАНУА, капитан, затем барон фон ЛЕНАУ
Александр ГРОССБАХ, герцог
Эмилия фон МЕКЛЕНБУРГ, его супруга
АНСАМБЛЬ, играющий слуг, солдат, поваров, придворных и т. д.
Пролог
ТРЕНЕ (перед занавесом). Медам, месье, синьоры! Ваше превосходительство, ваше превосходительство, ваше превосходительство… Ваше сиятельство. Ваша светлость!.. Ваше высочество!.. Дамы и господа.
По не зависящим от нас обстоятельствам или, как скажут в далеком будущем – по техническим причинам – представление наше задерживается: нет мадемуазель Клерон, а без нее, сами понимаете, спектакль невозможен. Ума не приложу, в чем дело, наверно, что-нибудь с каретой: рессора лопнула, ось полетела – вы же знаете наши дороги. В другое время я бы позвонил по телефону или заказал такси, но сейчас восемнадцатый век на дворе, господа: есть Вольтер, есть Дидро, но Дизель еще не родился, увы, нету Дизеля, что тут поделаешь, и значит, только лет через полтораста актеры перестанут опаздывать на выход. Так что немного терпения, господа, немного терпения, всего несколько минут – их вам скрасят наши актеры.
Уходит, кланяясь и выпуская на авансцену АНСАМБЛЬ.
АНСАМБЛЬ
Пантомима «Несчастная любовь Пьеро и Коломбины».
Тем временем ТРЕНЕ проходит за кулисы, где ТЕТУШКА БАБЕТТА также в нетерпении ждет Клерон.
Акт первый
ТРЕНЕ. Где, где, где она? О-о, каналья! Скотина!
БАБЕТТА. Тихо-тихо! Кто это, по-вашему, каналья?
ТРЕНЕ. Твой любимчик, капитан Делануа, кто же еще. Никогда не доверяй красивым мужчинам: это народ неосновательный. Мне доверяй.
БАБЕТТА. Это вы-то основательный?
ТРЕНЕ. А как, по-твоему? Когда твою красавицу заточили в узилище, кто добился для нее разрешения продолжать играть на этой сцене? Кто нанял карету на собственные деньги возить ее из тюрьмы сюда и обратно? Кто отсчитал двадцать золотых, один за другим, этому смазливому разгильдяю в мундире, чтобы тот доставлял ее вовремя? Кто? Я. Где же они?
БАБЕТТА. Приедут, не волнуйтесь.
ТРЕНЕ. Сколько можно ехать. От театра до Бастилии не так уж далеко.
БАБЕТТА. Э-э, туда всегда быстрее, чем оттуда.
ТРЕНЕ. Гнали ее туда.
БАБЕТТА. Еще бы не гнали! Кто клялся ей в вечной дружбе, а потом палец о палец не ударил? Кто громче всех кричал: «Клерон! Не бойся! Мы тебя в обиду не дадим!» – а сам первый струсил?
ТРЕНЕ. В данный момент громче всех кричишь ты. А во-вторых, никто не струсил…
БАБЕТТА. А тогда почему же…
ТРЕНЕ. А потому, что надо иметь чувство меры! И в искусстве, и в политике. Храбрость – это как живопись: она хороша лишь в определенных рамках.
Входит неизвестный ГОСПОДИН.
ГОСПОДИН. Добрый вечер. Господин директор?
ТРЕНЕ. Жак Трене, к вашим услугам.
ГОСПОДИН. Простите, мсье Трене, но мадемуазель Клерон… Сколько помню, она еще ни разу не опаздывала, и, сколько могу судить, это не в ее характере.
ТРЕНЕ. М-м… С кем имею честь?
ГОСПОДИН. Александр Саксонский, путешественник… Может, она заболела?
БАБЕТТА. Это бы ее не остановило!
ГОСПОДИН. Она живет дома или в отеле?
БАБЕТТА. М-м… Да, пожалуй, в отеле.
ТРЕНЕ. Отличный отель. Несколько темноват, зато какое внимание к постояльцу!
ГОСПОДИН. Вот как… Что же это за отель?
БАБЕТТА. Хм!.. Известный отель. Старинный.
ТРЕНЕ. Исключительно для благородных господ. Там иной раз и министры останавливаются, и очень надолго!
ГОСПОДИН. И как же называется этот отель?
ТРЕНЕ. М-м… «Заслуженный отдых».
ГОСПОДИН. Клерон – в Бастилии?!
ТРЕНЕ. Кто вам сказал?
ГОСПОДИН. Вы, только что.
БАБЕТТА. В какой Бастилии? Ни в какой не в Бастилии! Сейчас ее привезут…
ТРЕНЕ. Уже.
АНСАМБЛЬ – сейчас это толпа простых парижан, проносит КЛЕРОН через зал на руках, распевая песню. Клерон держится прямо и замкнуто, она в плаще, рук не видно. За толпою следует красавец капитан ДЕЛАНУА.
АНСАМБЛЬ
Удостоившись в 2015 году Российской национальной премии «Поэт», Юлий Ким вспомнил о прозе – и подготовил для издательства «Время» очередную книгу своей авторской серии. Четыре предыдущие томика – «Моя матушка Россия» (2003), «Однажды Михайлов» (2004), «Стихи и песни» (2007), «Светло, синё, разнообразно» (2013) – представили его как иронического барда, лирического поэта, сценариста, драматурга… И вот теперь художественная проза, смешанная, как это всегда и бывает у Кима, с воспоминаниями о родных его сердцу местах и близких людях.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)