Светка даёт в табло - [8]

Больше всего я боялась, что под безумно мельтешащую иглу попадётся моя рука — и будет на ней красивый такой стежок, сочащийся кровавыми каплями. Ну и нудно вообще было, сиди да шей огромные цветастые женские блузки. Для кого? Кто добровольно такое на себя нацепит? Загадка века.

И чем ближе становился вечер, тем нервозней становилась я. Внутри что-то трепетало, дрожало от нетерпения и с каждой минутой игнорировать собственную нервозность было всё сложней и сложней.

А всё дело в том, что я собиралась пойти туда, на чердак. И меня даже не волновало, что придётся врать Светке, чего я делать не любила, но в этот раз врать придётся, потому что взять её с собой невозможно. А что волновало, так это — будет ли на чердаке вчерашний парень?

Не знаю, по какой причине, но я должна была проверить.

Поэтому, как только закончился ужин, я отвела Светку в сторону и сказала:

— Слушай, подруга дней моих суровых, старушка дряхлая моя, у меня сегодня дела. Тебе есть чем заняться?

О, когда Светка молчит и буравит взглядом, жди неприятностей. В другое время я бы, возможно, напряглась, но голову занимал только чердак и невидимая наклейка «Мадонна», которую с некоторых пор я ощущала на своём лбу.

— Расслабься, если бы я собиралась сбежать отсюда, тебя бы не оставила.

— А что тогда ты собираешься делать? — Тут же спросила она.

— Секрет. Могут у меня быть секреты?

Светка этого дела жуть как не любила, но пыхтела смиренно. Не всё же ей брыкаться, я тоже бываю упряма как осёл — и тогда держись! Переупрямила же родителей, которые твердили, что Светка собьётся с пути — нет у неё другого выбора, сопьётся да родит лет в тринадцать, а там и до наркоты, лишения родительских прав и тюряги недалеко. Но я упрямилась — нет, она продержится. Упрямилась раз за разом, год за годом — и до сих пор.

— Ладно.

Подруга хмурилась, отворачиваясь, но уже смирилась, по голосу было слышно.

— Вот и славненько.

Больше меня ничего не держало — и оставалось только смотреть под ноги, чтобы они бежали не слишком быстро.

Коридор, крыльцо, улица, спуск ко вчерашнему зданию, дверь, лестница и снова коридор. Последний пролёт перед чердаком. Сердце забилось, отчего-то стало страшно и жарко, но я не остановилась. Что поделать, такой характер — если я пру вперёд, меня не остановить. Родители повторяли это то грустно, то радостно, в зависимости от ситуации — когда что-то шло по их желанию или против.

Дверь на чердак была закрыта, но к счастью, не на ключ. Закрыта была и вторая дверь — в помещение, куда вчера я таскала стулья и мольберты. И снова — не на ключ. Хотя не думаю, что запертые замки смогли бы меня остановить.

И вот я на месте.

Он был там. В другом углу, загороженный несколькими стульями. За его плечом горела лампа, бросая свет на мольберт, куда он смотрел неподвижным взглядом. Рядом стояла портативная колонка, из которой неслись звуки. Музыка. Классическая.

Как и вчера, услышав звук, он слегка наклонил голову и уставился на меня с ожиданием.

— Привет.

Голос чуть не сдал, пришлось закрыть рот и сглотнуть. Классическая музыка — это слишком, это перебор перебористый. Но что делать?

— Чего тебе?

Я тряхнула головой, с ужасом понимая, что слова прозвучали только внутри. Он ничего не произносил, я верно, просто ждала такого вопроса. Любой нормальный человек бы так и спросил, правда? Но он молчал и смотрел задумчиво. А потом вздохнул.

— Что ты тут делаешь?

Ну что же, пора его рассмотреть. Вчера как-то не досмотрела. Только подойдём-ка и сядем напротив, чтобы лучше было видно.

Серые глаза, короткие волосы, сильно выгоревшие на солнце. Загар. Бледные на фоне загара губы, всё так же упрямо сомкнутые. Прямой нос и широкие светлые брови. И худоба, ну почему же он такой тощий? В остальном — ну просто загляденье, одет как на выход, чистый и отглаженный.

Так мы со Светкой представляем себе маминых мальчиков. Ну, которые без маминого разрешения шагу ступить не могут, каждую улыбку воспринимают как покушение на собственную девственность и которые до старости будут ходить в вязаных мамой жилетах и смотреть с ней по вечерам мелодрамы по телеку.

Только взгляд у него был другой, совсем не как у маминых мальчиков. Заморенный. Как сильно нужно устать от всего, чтобы спрятаться на чердаке?

— Яся.

Я показала на себя рукой.

Он молчал.

— Меня зовут Яся! — Громче.

Вот. Хлопнул глазами.

— А тебя?

— Лев.

— Как? — Я прыснула, не сдержалась.

— Лев. Или Лёва, имя такое. — Он словно не заметил насмешки.

— Ну ладно, Лёва. Пусть так. И что ты тут делаешь?

Он молча и равнодушно пожал плечами.

Ладно, сама посмотрю.

Я наклонилась вперёд, чтобы заглянуть и увидеть прикреплённый к мольберту лист.

— Что ты делаешь!

Надо же, он ещё и толкается!

— А ты?

— Что за беспардонность?

Ба! Да он ожил прямо, глаза засверкали.

— Тебе жалко, что ли? Дай посмотреть.

Я попробовала снова, в этот раз он не толкался, а взял меня крепко за плечо и осторожно удержал на месте.

— Не нужно, — сказал неожиданно мягко.

Лезть напролом сразу расхотелось.

— Ладно. Так что ты тут делаешь?

Несколько секунд тишины и…

— Просто думаю.

— Думаешь?

— Ну да. Здесь тихо, спокойно. Пока тебя не было, никто не мешал.