Свет жизни - [2]

Засветились звезды на небе. "А они проснулись и глядят! -- увидел звезды Аким. -- Я тоже не буду спать, а буду глядеть, а то мужики и бабы вернутся ко двору в свою чужую деревню, сядут ужинать и поедят всю еду, а я так останусь, а у них, сразу видать, харчи хорошие -- люди у них белые, сытые, горластые... Нагулялись теперь, придут и поедят все без остатка. Пойду и я за ними, а то не управлюсь!"

Аким вышел на ночную поляну над рекою. Там было уже пусто, люди ушли на ночлег, лишь вдалеке на другом берегу реки светились четыре огонька в избушках таинственной чужой деревни. Аким пошел по росе туда, боясь опоздать к ужину.

В курене, около деревянного моста жил древний старик; он сидел сейчас у маленького костра и грел себе на ужин кулеш на горящих щепках или суп с картошкой и луком -- что-нибудь одно. Аким спросил у старика:

-- Дедушка, а ты не видел -- народ тут проходил на свою деревню, мужики и бабы, или нету их еще? Они там вон песни пели, ничего не делали.

Старый человек сидел, склонившись над пищей в котелке, он не поглядел на мальчика и не ответил ему: должно быть, ему надоело уже и примечать, что делается вокруг него, и говорить, и думать -- пускай творится везде, что хочет, а его дело уже прожитое. В дневное время этот старик постоянно чинил мост, а ночью сторожил его, но мост все равно умирал, потому что дерево на мосту обветшало от старости лет, оно дышало, как пустое, под ногами Акима.

Где теперь, спустя целый человеческий век, тот дед у деревянного сельского моста? Может быть, живет и дышит еще где-нибудь: привык жить, а отвыкнуть забыл. А мост, наверное, давно снесен полой водой. Но что там есть теперь -- через пятьдесят с лишним лет? Кто жив еще из людей, завивавших венки на высокой поляне во времена детства Акима, и что растет теперь на той земле -- обычная трава или нет, и какие там стоят технические сооружения?..

Аким перешел мост и, чтобы меньше бояться тьмы, побежал скорее через луг на свет в окне, горевший ему навстречу из чужой деревни.

Крайняя избушка, в которой горел свет, была небольшая и неважная на вид. Аким влез на завалинку и поглядел внутрь избы, что там делается. В горнице за столом, покрытым скатертью, сидела худая женщина и ела ужин из чашки. Аким подумал про женщину, что она старуха, -- для него все люди тогда, кто немного-старше его или больше ростом, были стариками и старухами. Около женщины стояли прислоненными к столу два костыля. "Она, значит, хромолыдка! -- решил Аким. -- Сидит одна, венки завивать не ходит, ей не нужно". Он тихо постучал в стекло. Хромая женщина обратила свое лицо к окну, и Аким увидел незнакомые добрые глаза, спокойно глядевшие на него из глубины чужого сердца, словно издали. Женщина взялась за костыли и пошла, опираясь на них намученными руками, чтобы отворить дверь и встретить гостя.

Аким вошел в избу и спросил хромую:

-- Ты тут живешь?

-- Тут, а где же? -- сказала женщина. -- Садись ужинать со мной.

-- Наливай в чашку и ложку давай, -- согласился Аким.

Но женщина села обратно на лавку и составила свои костыли.

-- Сам себе налей, -- сказала она. -- В печке горшок с молочной лапшой стоит, лапша еще теплая... Ты видишь, я хромая. Бери мою чашку и ложку, я наелась. Хлеба себе отрежь, -- сеяного возьми, черный я весь поела.

Аким начал самостоятельно управляться по хозяйству, а женщина молча следила за мальчиком с тем опечаленным терпеливым смирением, которое походило на скромное, но нерушимое счастье.

-- Уж солнце-то давечь зашло, -- сказала хозяйка и спросила у Акима: -- А ты сам-то чей? Куда ты идешь в темное время такое?

-- На шахту иду, -- ответил Аким; он еще не думал, куда ему идти, но сейчас решил тронуться туда; у него дядя работал шахтером около Криндачевки, он письмо прислал оттуда, давно уже, и писал, что шахтеры живут сытно; отец Акима читал письмо вслух, по всем буквам.

-- Уморишься, -- произнесла хромая. -- И по тебе отец с матерью соскучатся.

-- Отец с матерью привыкнут, а потом забудут, -- говорил Аким, кормясь молочной лапшой из большой чашки. -- Я им заработки буду присылать, когда деньги скоплю.

-- А ты откуда родом-то? -- спрашивала женщина, и лицо ее воодушевилось интересом к посторонней жизни, забытым в болезни и одиночестве.

-- Я нездешний, -- рассказал Аким. -- Я сам с Меловатки.

-- С Меловатки? -- удивилась хромая женщина. -- Так от нас туда версты полторы будет ли, нет ли?.. Какой же ты нездешний?

-- Я недальний, -- соглашался Аким. -- А ты чем больна, ногами?

-- Добро бы одними ногами, -- произнесла женщина, -- а то я всем больна: слабостью... Доедай всю лапшу, не оставляй ничего -- некому есть.

-- Я всю, -- сказал Аким. -- А кто тебя кормит?

-- Сыновья у меня. Они в разделе живут, из-за снох, а сами добрые и кормят меня хорошо, жаловаться не на что, -- отвечала хозяйка избы. -- Да мне помирать уже пора.

-- Живи, чего тебе, -- сказал Аким. -- Харчи есть, в избе покой. У нас хуже.

-- Не к чему жить... Я стара, больна, ходить не могу, побыть со мной некому, у всех своя нужда, чужая душа... Поел, что ль? Пора укладываться, я лампу буду тушить...