Свет во тьме - [29]

Особым внешне малозаметным изменением, но весьма существенным для бытия Церкви было упразднение статьи, запрещающей центральным церковным органам пользоваться средствами религиозных объединений и вести собственную хозяйственную жизнь. С этим изменением связано также и упразднение запрета сборов с религиозных объединений и отдельных верующих в пользу иных религиозных объединений.

Тем не менее человеконенавистническая статья 17, запрещающая, например, «оказывать материальную поддержку своим членам», оставалась действовать вплоть до 1990 года.

Сохранялась также и статья 31, устанавливающая порядок равнодоступности всем гражданам подписания договора о пользовании культовым помещением. Именно эта статья позволяла вытеснять православные общины из храмов разбойными действиями раскольнических групп. Не будь данной юридической возможности вторгаться в общинную жизнь иным гражданам, вряд ли возможно было бы отторжение Церквей и монастырей от православных общин греко-католиками и раскольниками всех мастей..

Но притеснение верующих не прекращалось. Церковное руководство как в центре, так и на местах было практически беспомощно перед произволом властных советских государственных органов.

Уполномоченный Совета по делам РПЦ, как позднее и уполномоченный Совета по делам религий, не имел в своем распоряжении большого аппарата. Обычно ему в помощь полагался только технический секретарь и редко второй работник. Однако в своей деятельности он мог опираться на помощь всего партийно-советского аппарата. Впрочем, помощь эта была достаточно расплывчатой, многое зависело от настроений на местах, где могли иногда и закрывать глаза на развитие религиозности; а уполномоченный сам зачастую физически не мог отследить всех происходящих в религиозной жизни области процессов. В рамках антицерковных гонений Хрущева Н.С. при всех райисполкомах были созданы комиссии по контролю за соблюдением советского законодательства о культах. В некоторых районах даже по каждой церкви были созданы достаточно большие группы содействия этим комиссиям. Это позволяло полностью осуществлять контроль практически за всеми проявлениями религиозности, в некоторых случаях закрепить за большинством членов «двадцаток» перевоспитывающих их членов партии. Комиссии и группы оказывали и самое непосредственное влияние на формирование состава «двадцаток».

В Петрово комиссию возглавляла секретарь горисполкома Свинаренко Эльвира Львовна. Это была молодая, но очень деятельная женщина, сумевшая в свои тридцать лет занять столь ответственный пост благодаря своей неиссякаемой энергии и браку, в который она из карьерных соображений вступила около десяти лет назад с депутатом Верховного Совета СССР, директором крупнейшего в области совхоза Виленином Ремировичем Свинаренко, который был в два раза старше ее, зато имел огромные связи и в местных структурах, и в Москве. Он и помог жене получить высшее образование, а затем сделать карьеру. Матери ее не было в живых, а с отцом она не общалась, и лишь немногие знали, что им был помощник старосты петровского собора Лев Александрович. Он со своей стороны к дочери и зятю тоже не приставал, так как у него и без них хватало людей во власти, которые его поддерживали. Впрочем, для тех лиц, которые в области принимали решения, их родство не было тайной. На данном этапе их жизни оно играло положительную роль и для отца, и для дочери.

Членов комиссии можно было условно разделить на три группы: те, которые вошли в нее, потому что им нечем было себя занять, преимущественно из числа активных пенсионеров; те, кого заставило войти в нее начальство, в основном, советские работники, представители образования и культуры. Самую малочисленную, но задававшую тон в работе комиссии группу составляли два человека, просто помешанных на вопросах религии, которым до любого проявления религиозной жизни в городе было дело.

Одним из них был лектор общества «Знание» Иван Петрович Мальков, другим — работник областной профсоюзной организации Виктор Романович Карпов. Первому было лет пятьдесят, это был худой невысокий подвижный мужчина с курчавой шевелюрой на голове. Второй уже отметил свое шестидесятилетие, был высоким, абсолютно лысым и достаточно полным. Но при таком внешнем несходстве их объединяли холерический темперамент, неумение слушать других, неизживаемое желание лезть в чужую жизнь. Друг друга они не переносили. Причиной этого было то, что нормальные люди с ними почти никогда не спорили, но они постоянно имели различные мнения по самым мелким вопросам и друг перед другом их ожесточенно отстаивали. Так как переубедить подобных людей невозможно, члены комиссии принимали решение без учета их мнений, поэтому или Мальков, или Карпов обязательно оказывались недовольными любым решением.

На повестке дня заседания комиссии стояли два вопроса: появление в городе инициативной группы, желающей добиваться открытия второй церкви в Петрово, и нарушение законодательства о культах священником петровского собора Георгием Грицуком.

Второй вопрос, с которого решили начать как с более легкого, был, на взгляд Эльвиры Львовны, по-своему в чем-то забавным. В соборе была одна старенькая прихожанка Пелагея Петровна, бывшая медсестра. Овдовела она уже давно, дочь и внуки с ней фактически не общались. Единственным развлечением для нее было ходить на службы в собор. Во время пения определенных молитв всем народом Пелагея так усердствовала, что ее пронзительный, как бензопила, голос перекрывал все остальные. «Это еще что! — гордо говорила она. — А вот, помню, в войну была медсестрой в госпитале. Раненым там тоскливо, решала их развлечь немного — спеть несколько песен. Так даже некоторые умирающие приползали послушать, кто так орет!» Красоту пения она определяла по громкости и всегда заявляла: «Я не пою, я ору!».