Свет в твоем окне - [31]

Алиса почувствовала себя неуютно — что значат ее проблемы по сравнению с жизнью Жанны! Видно невооруженным глазом, что она любит своего мужа-тюфяка. Неужели любовь — это главное?

— Все просто, дорогая моя. — Словно отвечая на ее мысли, Жанна похлопала подругу по руке. — Задай себе один вопрос: любишь ли ты его? И если что-то внутри тебя скажет «да», то действуй. Мужчина и женщина — это две створки раковины, которые взаимно притягиваются друг к другу. Только тогда родится прекрасная жемчужина — любовь. Каждый должен чем-то жертвовать ради другого, даже самым дорогим и сокровенным. Представь: между вами двумя протянута тонкая нить, и если один начинает эгоистично наматывать ее только на свое веретено, что от нее останется? Пустота, рутина, скука и поиск развлечений на стороне.

Жанна допила сок и поднялась из-за стола.

— Ну, у меня эфир, — извиняющимся голосом произнесла она, — мне пора.

— Да-да. — Алиса расплатилась и поспешно поднялась вслед за ней. — Я провожу тебя до студии, ладно?

Жанна кивнула, и они молча вышли на улицу. Не проронив больше ни слова, они дошли до здания студии.

— Ну, давай прощаться. — Жанна остановилась у входа.

— Спасибо тебе, — Алиса поцеловала Жанну в щеку, — ты мне так помогла!

— Да ладно! — отмахнулась Жанна и потянула тяжелую дверь на себя. — Да… — внезапно она отпустила дверь, и та захлопнулась с утробным звуком, — насчет газеты… Я слышала, ты ушла из нее…

Алиса кивнула.

— Не могу судить, правильно ты сделала или нет… Только если ты сама ее отдала в чужие руки, никто, кроме тебя, не сможет вернуть ее обратно. Если ты, конечно, этого хочешь. — И она скрылась за массивной дверью, оставив Алису в полном недоумении.

Легко сказать «вернуть». Да, Алиса раскаивалась в своем импульсивном поступке. Но что теперь делать? Не приставишь же к виску коварной Милы пистолет — верни мне газету! Да и не она это решает. Ехать к Павлу Игнатьевичу с повинной, мол, возьмите меня назад? Алиса постаралась представить себе эту картину. Ах как будет это по сердцу коммерческому директору, как улыбнется он своей язвительной улыбочкой и скажет: «Два — ноль, Раевская». Нет, ни за что не поедет она к хозяевам газеты, не станет перед ними унижаться! Если бы произошло какое-нибудь чудо!

Бал для прессы

И Алиса честно старалась держаться. Каждый день она сидела по четыре-пять часов у компьютера, работая над книгой, упорно отгоняя от себя мысли о газете. Но они все равно лезли в голову. То вдруг она бросала взгляд на часы и спохватывалась — пора проверять работу верстальщиков, а потом одергивала себя: «Забудь, редакция теперь сама по себе, а ты сама по себе». То в процессе работы вдруг задумывалась над новой рубрикой, да так и застывала с поднятыми над клавиатурой пальцами. Работа над книгой о журналистской братии увлекала ее, но не настолько, чтобы полностью забыться и отречься от газеты. Алисе не хватало той карусели неотложных дел, которые стали такими привычными за последние полгода. Ей часто звонили сотрудники редакции, спрашивали о делах, выражали свое сожаление. Алиса сухо отвечала, клала трубку на рычаг, а потом бесцельно подолгу смотрела в окна напротив. Никита упрямо молчал. Ксения Александровна звонила, но разговор с ней не клеился. Обе женщины чувствовали неловкость и не знали, как ее преодолеть. Братья Артемьевы, не подозревая о случившейся с ней беде, спокойно отдыхали где-то в Венгрии, параллельно консультируя съемки фильма, который ставили по мотивам одного из их шедевров.

А однажды утром она встала и поняла, что книгу писать ей дальше не хочется. И вообще ей не хочется ничего. Такое состояние было новым для деятельной, умеющей держать «спортивную форму» Алисы. Теперь просыпалась Алиса поздно, пила кофе, а когда кофе закончился, шоколадный напиток, который она не очень любила и который был куплен просто так однажды летом. Обед она, как правило, пропускала, а для ужина каждый вечер покупала в булочной напротив свежеиспеченную булку и кефир. Там же в булочной, в отделе проката видеокассет, она брала пару боевиков и смотрела их до глубокой ночи. Но и это всерьез не занимало ее мыслей. Иногда казалось, что в ней живут две Алисы: одна — активная и сильная, которая ждет не дождется своего часа, чтобы действовать, и другая — потухшая, уставшая женщина. Она часто вспоминала Никиту, его голос, их первую и единственную ночь, его объятия. «У него ко мне было настоящее чувство, а я?» — в который раз упрекала она себя. Теперь она точно знала, что очень хочет видеть Никиту, тоскует по нему, по неспешным, интересным разговорам, по его уютным объятиям. А вдруг она полюбила по-настоящему и теперь не имеет возможности сообщить ему об этом? Да и надо ли? Поздно. «Поздно, Алиса», — говорила она себе.

Так прошло три недели, наступил март, потеплело. Каток растаял, и Алиса пожалела о том, что она так редко выбиралась на лед. А третьего марта ранний звонок выдернул ее из вязких глубин кошмарных видений.

— Раевская, спишь? — Голос Ласкова был сух и, как показалось Алисе, враждебен.

— Сплю, а что мне еще остается? — отпарировала Алиса.

— Могла бы, между прочим, сообщить о переменах в своей жизни, почему узнаю от посторонних? — намеренно безразличным тоном заметил главный редактор «Дела для всех». — Мы не чужие, обязаны помочь.