Свет в окне - [55]

– Ну?..

Про детей, которых не крестить, говорить не стала. Зато, когда сообщила о визите к крестной, мать задумчиво протянула: «А это идея…».

Вскоре вернулась Дора, привела с прогулки румяного Ленечку; потом ужинали. За ужином Таисия обратилась к свекрови каким-то особенным задумчивым голосом:

– Вы, Дора Моисеевна, с моей матушкой хотели, кажется, познакомиться?..

Старуха с радостной готовностью повернулась к ней, а та продолжала:

– Боюсь, что ничего из этого не получится: траур у нас. Муж моей крестной тетки, недавно умерший…

Голос невестки, казалось, был обведен траурной каймой. Она рассказала, как ее «матушка» была привязана к покойному, а теперь, когда ее, «матушки», сестра осталась одна, «матушка» безотлучно находится при ней, потому что, вы понимаете, она в таком состоянии…

Дора беспомощно ахала, слушая невестку: «Да конечно, господи! Разве ж я… да я понимаю, как же, это ж такое горе, такое горе! Сколько, пятьдесят шесть лет ему было?». И вздыхала намного глубже, чем вздыхают о чужом умершем муже, но совершенно искренне, потому что жива была память о своем, едва дожившем до тридцати.

…Приближался день Дориного отъезда. Каждый день она металась по магазинам, покупая подарки домой, в Кременчуг. После беготни по четырем этажам центрального универмага возвращалась, измученная духотой, и пышная нейлоновая шуба, уместная в январе, тоже выглядела измученной от мартовского солнца.

Таисия настроилась, что свекровь вот-вот канет в свой Кременчуг – ведь сама же сказала, что загостилась, сама! – а потому к суете с подарками отнеслась с неприязнью и сама никаких попыток в этом направлении не предприняла. Чего ради, собственно, и кому? Родственникам, которых в глаза не видела и вовсе не стремилась увидеть в дальнейшем.

Разочарование ее проявлялось в том, что она, против своего обыкновения, даже вступала иногда в беседу с дворничихой Клавой, не только с Ксенией.

– Духовитая сдоба у мамаши-то, – начинала Клава без надежды на ответ и приятно удивлялась, когда он следовал.

– Мне ее сдоба вот тут уже сидит, – Таисия красноречиво проводила по горлу ребром ладони.

– Да ну? – весело дивилась Клава. – Пускай пекет, тебе забот меньше.

– Можно подумать, – дергала соседка плечом, – можно подумать, мы тут без нее с голоду помирали.

– С голоду не с голоду, а тебе разве плохо? – резонно возражала дворничиха не столько для убеждения, сколько для поддержания беседы. – Пекет себе и пекет. Все лучше, чем покупное, она меня угощала. Да и дешевле, чем с магазина.

Пока Клава обдумывала следующий ход, Таисия гасила окурок и возвращалась в квартиру.

Беседы с Ксенией велись в другом ключе. Завидев на пороге знакомую бесформенную фигуру, Таисия накидывала пальто, совала в карман папиросы и шла ей навстречу, встряхнув спичечным коробком.

После первой затяжки она озабоченно крутила головой:

– Скорей бы Вовку выписали из госпиталя, честное слово.

Молча курили. Ксения с готовностью и терпеливой улыбкой ждала продолжения, которое вскоре и следовало:

– Сил моих нет, как я устала.

Согласный кивок, словно Ксения тоже устала.

– И ведь что поражает, – продолжала Таисия, ободренная поддержкой, – никаких духовных запросов!

Сочувственное покачивание головой, седые волосы от ветра взметываются и паклей ложатся на щеку.

– Ровным счетом никаких, – Таисия тоже покачивает головой, – а мне за Вовку обидно, ведь родная мать!

– Вот вы интеллигентный человек, – продолжает Таисия, и Ксения с готовностью подается вперед, – вы как никто понимаете, насколько это важно. А она, – кивок в сторону окна, – печет и печет. Фабрика-кухня какая-то, честное слово. Сил моих никаких нет.

И это бы все ничего, и сил бы хватило, хотя и «не было никаких», но непременно хватило бы на последние дни, и ничем они не были бы омрачены, если бы Дора сама, своими руками, все не испортила.

А ведь хотела как лучше, не подозревая, что таким больше всех достается. Хотела как лучше, потому и отстояла в тяжелой шубе огромную очередь, чтобы купить невестке в подарок тюлевые занавески – вещь, по ее убеждению, совершенно необходимую в доме. Настоящий гэдээровский тюль купила и радовалась, что хватило денег, а уж как Таинька-то обрадуется! И то: совершенно другой вид в доме будет, и никто на голые окна не станет пялиться, как сейчас.

Да это еще не все, вот ведь какой день удачный: на втором этаже, где электротовары, такой абажур на кухню углядела, что грех было не взять, и недорогой совсем, а то ведь у них голая лампочка висит, как в казарме, куда это годится. Хотела сюрприз сделать, а сделает два сюрприза!

Дома ждал третий сюрприз: Володеньку выписали! Только безрадостный он совсем, что же это, что с ним?!

– Комиссовали меня, мамаша, – объяснил Володенька, с усилием ворочая языком, и только тут Дора увидела бутылку с водкой на столе, и пьет Володенька один, к тому же закуски на столе никакой не видно.

Сунула авоськи с подарками в уголок (хоть бы абажур не разбился) и бросилась метать на стол что было из еды вперемешку с вопросами, один беспокойней другого.

– Что доктора сказали, Володенька? – суетилась Дора, – Сказали что-то?

– Так я ж говорю, мамаша: комиссовали меня. Вчистую.