Свет успеха, или Исповедь счастливой женщины - [31]

Папа был категоричен, он твердо заявил:

– Останешься здесь – и потом будешь крутить всю жизнь коровам хвосты! Нет! Я этого не допущу!

Он спешно собрал все мои скромные пожитки и увез в свой дом.

Так началась моя жизнь в семье отца, которая состояла из его супруги Александры Сергеевны и ее дочери Веры.

По возвращении в Магнитогорск у меня было огромное желание встретиться с мамой, несмотря ни на что. Я узнала, что она продолжает так же пить и практически ни с кем не общается.

В один из дней, набравшись смелости, я пошла в квартал, где прошло мое детство. Зашла в подъезд: те же покрашенные синей краской стены, тот же запах подгоревшего молока на лестничной площадке. Медленно поднимаюсь на четвертый этаж. От волнения и страха сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Очень хотелось зайти в квартиру и увидеть лучистые и радостные глаза моей мамочки, той мамочки, которую я помню с детства, и услышать ее слова: «Доченька, дорогая моя кровиночка! Как я по тебе скучала, родная! Я так рада, что ты вернулась!»

Позвонила в дверь, мне открыла сестра. Захожу в квартиру, все та же мебель, серая убогая обстановка, очень душно. Стоит смрад от перегара. Ничего не изменилось: полупустая квартира, облезлые стены, деревянный пол с потрескавшейся краской и сияющими чернотой щелями. Серая кухонная дверь с разбитым стеклом. Холодно. Мама сидит на кухне, сильно похудевшая и постаревшая, в старом, выцветшем халате, на плечи наброшена вязаная вылинявшая кофта. Седые волосы на голове собраны в небрежный пучок. Ее когда-то ясные, наполненные жизнью голубые глаза теперь стали совсем тусклыми. Чувствовалось, что она после большого запоя. Увидев меня, мама резко вскочила из-за стола, и в мой адрес посыпались оскорбления. Я услышала страшные слова, резанувшие мое сердце нестерпимой болью:

– Явилась, скотина? Про мать вспомнила? А кто тебя здесь ждет, кайдашовская порода?! Пошла вон отсюда! Что б я тебя больше не видела никогда в этом доме! – кричала мама. – Чего смотришь на меня, сволочь? Будь ты проклята!

Я развернулась и с ревом выскочила из дому, и еще долго стоял в ушах мамин крик:

– Проклята!

Хриплый голос мамы эхом возвращался:

– Проклята!

Кто бы тогда мог знать, что именно эти слова, произнесенные моей мамой, так глубоко западут в душу, что в последующие годы я буду жить с огромной обидой на нее и на весь мир. Я ясно поняла, что с этой минуты у меня больше нет матери. От обиды во мне умирала моя внутренняя мама, та часть моей души, которая должна была заботиться обо мне и согревать меня своей нежной любовью всю дальнейшую жизнь.

Весь день я бродила по городу с ощущением, что из моего сердца кто-то вырвал с болью, с корнями веру в людей, в моих родителей, веру в себя и в саму жизнь.

И только тогда, когда я сама стала мамой, я стала много размышлять о том, что чувствовала моя мать в минуты прозрения, когда понимала, что она потеряла не только семью, мужа, но и детей. Было ясно – она потеряла себя. Свое собственное «я». Так и не реализовав до конца себя как любящая и нежная мать, как прекрасная хозяйка уютного дома, замечательная жена, искренне уважающая своего мужа, моего отца. Она похоронила в себе талант великого организатора и человека с большим и щедрым сердцем. И тогда, обижая нас, детей, мама находилась в состоянии внутренней боли женщины, которую кто-то когда-то тоже сильно обидел и унизил. Женщины, которая не смогла найти выход из сложной ситуации и выбрала самый легкий путь – обезболить свое израненное сердце алкоголем.

Нередко дети повторяют судьбу своих родителей. И мне предстояло повторить судьбу своей мамы, стать несчастной и обиженной, озлобленной на весь мир и людей и так же медленно уйти в никуда.

В тот момент мне показалось, что я повзрослела и взглянула в лицо истине. И проклятие матери стало для меня в последующей жизни благословением. Благословением на самостоятельную жизнь, где я могла взять ответственность за происходящее только на себя.

Мать и мачеха

Отныне я стала жить в другом доме, в доме отца, с мачехой при живой матери. Иногда я все же заглядывала в свой квартал, чтобы украдкой увидеть маму. Но каждый раз, проходя мимо, она делала вид, что не замечает меня, а иногда оборачивалась и выкрикивала мне вслед какие-то грубости. Мы отдалялись друг от друга все дальше и дальше морально и духовно.

Все реже мне приходилось встречаться с моими подругами, Светой и Раей, которые, так же как и я, грустили и тосковали в разлуке.

Начинался новый рубеж жизни.

Я жила в двухкомнатной квартире отца в центре города. В этой семье всем заправляла его жена. И я еще острее ощутила свое одиночество. У мачехи была дочь, немного старше меня, мы жили с ней в одной комнате. Периодически вспыхивали скандалы. Тетя Шура (так я звала супругу отца) поначалу настаивала на том, чтобы я называла ее мамой. Но я не могла. Я понимала, что мама, какая бы она ни была, у меня одна.

Мачеха была строгой, жесткой женщиной и, самое главное, безмерно жадной. Скандалы вспыхивали на пустом месте по поводу и без повода. Например, вечером, возвращаясь домой с работы, я слишком громко щелкнула замком в ванной. Утром в мой адрес неслось: