Свет тьмы. Свидетель - [51]

Я решаюсь задать ему вопрос.

— По-вашему, она влюблена в Кленку?

В груди у Здейсы снова распищались несмазанные петли смеха.

— Влюблена! Да ради него она готова красть, убивать, просить милостыню, лизать пыль на его башмаках. Страшная, ужасная у нас кровь, в породе нашей, здейсовской. Не знаем удержу ни в любви, ни в ненависти. Боюсь, как бы она нынче чего не выкинула. Я сразу понял, когда сдавал Кленке комнату, что добром это не кончится. Но она словно обезумела, а я не могу ей ни в чем перечить.

На Кампу, в окруженный садом дом Здейсы, Кленка переселился вскоре после своего возвращения из-за границы, переселился лишь на время, пока не подыщет новую квартиру, да так там и застрял. Божена даже слышать не хотела, что он съедет от них. Она сама, чтобы не мешать Кленке работать, перебралась к бабке, Здейсовой матушке, которая жила в доме над Чертовкой, там и упражнялась в игре на фортепьяно. Где еще в Праге Кленка нашел бы более спокойное место? В нем одержал верх эгоизм творца, который дело своей жизни ставит превыше всего остального.

Кроме трех часов в день, когда к Здейсе приходили его ученики, все остальное время принадлежало ему, и никто никогда против этого не возражал, даже если ему взбредало в голову заниматься ночью.

Все это Здейса рассказывал мне сиплым шепотом, стараясь приглушить свой пронзительный голос, не переставая прихлебывать коньяк и протягивать опустошенную рюмку, чтоб ее вновь наполнили.

— Я это понимаю, — почти угрюмо продолжал он, — никто лучше меня не знает, как важно для работы определенное, отведенное только ему место. Уверен, он охотно предложил бы нам съехать оттуда, лишь бы остаться одному. Но дом он купить не может, он не наш, принадлежит крестоносцам, а те свое имущество не продают. Да и я не осмелюсь сказать, чтобы он перебирался, даже мысленно представить себе не могу, что станется с Боженой. Вот так мы друг друга и мучаем. Когда он к нам переселился, то был потрясен и растроган страстной преданностью, которую Божена к нему проявляла. Может, даже и думал какое-то время, что любит ее. Даже песню ей посвятил. Но я с самого начала знал, что Божена — ему не пара, что никогда он не полюбит ее надолго и по-настоящему. Я говорил ей об этом и до сих пор твержу постоянно, да она мне не верит. А в Кленке я все-таки не ошибся.

В этот миг дядя прошел на середину столовой, легонько похлопал в ладоши и торжественно объявил:

— Прошу господ перейти в салон. Мы начинаем.

Здейса опорожнил четвертую или пятую рюмку коньяка, и мы присоединились к остальным. Божена остановилась в дверях салона, опершись плечом о косяк. Я отметил про себя, что оттуда видно лицо аккомпаниатора. Я стал рядом с ней, и мы вместе наблюдали, как рассаживаются гости. Здейса легонько потянул дочь за рукав.

— Ты знакома с племянником пана Куклы?

Она взглянула на меня из космической дали своих миров, прошелестела нечто едва уловимое слухом и снова обратила черные агаты своих зрачков на Кленку, стоявшего у рояля. У меня, однако, не было намерений позволить ей отделаться от меня так легко. К счастью, Здейсу неодолимо влекло к столу с напитками, и он быстро от нас отделился.

— Я люблю слушать издалека, — произнес он, оправдываясь.

Божена лишь пожала плечами.

Я поставил ей и себе стулья и предложил сесть. Она послушалась, но только убедившись, что и сидя увидит лицо Кленки. Маркета куда-то запропала, наверное, разволновалась в последнюю минуту перед выступлением, и теперь ей необходимо было успокоиться. Ждали только ее.

Наклонившись к Божене, я проговорил глухо и тихо, чуть насмешливо.

— Не правда ли, какая прелесть, если влюбленным представляется возможность выступить вместе? Успех одного, соединенный с успехом другого, еще крепче свяжет их взаимными узами.

Она обернулась ко мне так стремительно, что ее стул поехал по гладкому паркету, а близсидящие гости посмотрели в нашу сторону.

— Какие влюбленные?

Я, будто желая успокоить девушку, положил руку на ее плечо.

— Не так громко, — умоляюще произнес я. — Я даже не представлял, что вам не известно то, о чем здесь знает каждый: не так уж далек день, когда Кленка и Маркета Куклова объявят миру о своей помолвке.

То, как она приняла известие, умышленно преувеличенное, — ведь до сих пор никто ни единым словом не обмолвился ни о какой помолвке, — подтвердило, что чего-то в этом роде она и сама опасалась, но отказывалась верить. Она страшно побледнела, белый плат, предвещающий обморок, покрыл ее лицо. Я со всей силой вцепился ей пальцами в предплечье и прошептал:

— Вы не смеете, слышите, не смеете.

Боль, которую я причинил Божене своим грубым пожатием, привела ее в чувство. Открыв глаза, она прерывисто дышала. Внутри нее сидела кошка, которую я скинул с четвертого этажа ее надежд, но она все-таки упала на все четыре лапы. Божена быстро приходила в себя, подстрекательница ярость носилась по ее жилам, размахивая жгучим огарком, и его яркое полыхание осветило транспаранты девичьих щек. Мне почудилось, будто я даже вижу, как эта ярость пляшет, притоптывая, во тьме Божениных глаз. Она устремила свой взгляд куда-то поверх моей головы, потому что находившиеся у нас за спиной двери из коридора в столовую отворились и кто-то вошел.