Свет тьмы. Свидетель - [25]

— Конечно, и такое допустимо тоже, — предположил отец. — Но как бы там ни было, я похлопочу о новом протезе для Праха и возмещу убытки.

— Да, пожалуй, я полагаю, это ты можешь сделать, — согласилась маменька.

А Франтик по-прежнему упорно молчал, «будто зарезанный», как выразился мой отец, побои его только ожесточили, он молчал и был отдан в исправительный дом к великой печали учителя Зимака и директора школы. Тщетно пытались они этому воспрепятствовать. Сын алкоголика, который своей хулиганской выходкой чуть не отправил на тот свет хромого старика, — наверное, разъяснили им. Нет, господа, такому ребенку не место среди нормальных детей.

Я провалялся в постели около двух недель; болезнь, явившись очень кстати, помогла мне. Прах положил ей начало, промокшая одежда, сквозняк на чердаке — благодаря всему этому она развивалась стремительно. Жар, лихорадка, грипп, врач не уходил от нас целую неделю; если на меня, как на соучастника преступления, совершенного Франтиком, кое-кто еще и указывал пальцем, то волею обстоятельств он был посрамлен.

Место Франтика, уже не сидевшего за партой рядом со мной, пустовало до конца школьного года, его никто не занял, и учитель Зимак часто останавливался на нем взглядом, забывая объяснять урок. Ну так вот, и пану учителю Зимаку тоже досталось. Стоило распилить одну деревяшку, а сколько вас, силачей, скатилось с недосягаемых высот!

Первый апрель, пан учитель, никому не верь! Мир полон опасностей для таких, как вы, слишком уверенных в себе!

После уроков пан учитель Зимак задержал меня в классе. Встав напротив, он некоторое время молча и пристально смотрел мне в глаза. Потом бахнул вопросом:

— Зачем Франтик сделал это?

— Не знаю, пан учитель, я был нездоров.

Вот так и лгут люди, лицом к лицу, не отводя взгляда, тем и спасла меня моя маменька. Учитель Зимак кивает головой, он часто видел и слышал, как лгут дети.

— Ты был нездоров. И пилку ты ему тоже не давал?

— Нет, пан учитель. Скорее всего, он украл ее у нас на складе.

Учитель Зимак стоит, опершись рукою о стол, теперь он сжимает кулак, словно дробя что-то, костяшки пальцев его белеют.

— Ступай, — наконец произносит он. — Но плевать-то в него не надо бы.

Вот приблизительно так кончается мое детство. Тетива была натянута, стрела обрела направление. Скорлупа лопнула, выдала важнейшую часть своей тайны. Тайна эта была писана узелковым письмом инков, а я разгадал его по-своему, тем единственным способом, каким мы все проникаем в загадки своей жизни.

КНИГА ВТОРАЯ

I

Чернь и золото наряду с пурпуром были излюбленными цветами конца столетия; им приписывали торжественную величавость. Если пурпур в сочетании с золотом украшал жилища мещан, то золото — вездесущее, звонкое, сверкающее и манящее, золото, разъединяющее общество, словно своеобразный химикат, скрепляющее и в то же самое время разрушающее его вздувшееся, лихорадочно возводимое здание, — это золото соединилось с черною краской, дабы возвестить, сколь кичливо самонадеянны торговля и промысел. В те поры надгробия и вывески фирм чрезвычайно походили друг на друга: на черном мраморе, лаке или стекле были начертаны имя и фамилия владельцев, безразлично — разлагался тот в земле или развивал лихорадочную деятельность, разрабатывая золотоносную жилу в карманах своих ближних. И какое это было письмо! Оно украшало своего обладателя, превозносило своего творца, закручивалось завитушками, рябило, зыбью реяло в воздухе, растекалось и порхало, подобно хороводу легких прелестных балерин, преследуемых опьяненными страстью селадонами. Это письмо не имело ничего общего с оцепенело марширующей каллиграфией современных вывесок, чьи буквы словно сложены из бревен, балок и колодезных кружал.

Такая надпись украшала магазин моего дядюшки, размещавшийся в Краловой улице, она словно излучала его имя: «Методей Кукла». Слева отплясывали гавот франтихи-буквы поменьше: «Музыкальное издательство», а справа: «Нотный магазин». Огромная вывеска, такая же как на дядюшкиной лавке, занимала весь фасад дома, от нее оставалось место лишь для входа в дом, и она внушала вам почтение, убеждая, что товар в витрине, разместившийся под ней внизу, и впрямь требует уважения, хотя при взгляде на разноцветные обложки тонких — в тетрадочках сочинений и портреты гениев, волосатых, бородатых, очкастых, в париках и беретах, вас невольно брало сомнение. Ибо мещанин, решивший приобрести для своей дочери, взращенной монахинями-урсулинками, некое фортепьянное сочинение, воззрившись на львиную гриву Бетховена, может почувствовать неприятный холодок, представив себе на минуту этого молодца за своим столом, — и поразмыслил бы, есть ли нужда в том, чтобы его творения попали в руки барышни, чья теперешняя девичья и грядущая супружеская добродетель выпестованы с таким трудом и сопровождаются такими расходами и переживаниями. Однако вывеска «Методей Кукла», исполненная достоинства и глубокомыслия, сверкающая золотом и богато изукрашенная, представляется ему основательной, гарантией того, что все-таки, несмотря ни на что, он может позволить купить себе это «Für Elise»