Свет озера - [6]

Таков народ, о коем Жак д’Этернос взял на себя заботу, но Бизонтен Доблестный чувствовал себя чуточку ответственным перед этими людьми, раз он сам решил и сам подготовил этот отъезд.

Высоченный подмастерье подбросил закутанным носком ноги комок снега, рассыпавшийся лунной пылью.

— Вот было бы славно, если бы этот чертов осел, этот упрямец возчик из Эгльпьера, был с нами! Он-то знает здешние края, как я — свои пять пальцев. Раз уж такой парень решил остаться, несмотря на эту поганую войну и голодуху да еще чуму вдобавок, значит, какая-нибудь потаскуха здорово ему в печенки въелась. Видать, баба знатная!

Девять повозок, тащившиеся впереди, казались на блестящем снегу огромной черной гусеницей. Скользили они на длинных полозьях, стягивавших ненужные сейчас колеса, скользили в какой-то иной, нездешний мир. Когда обоз огибал очередной выступ горы, подмастерье на краткий миг видел, как резко выделяется он на фоне неба, влача за собой собственную вытянутую тень.

— В иные минуты, — пробормотал он, — то, что видишь въяве, чертовски похоже на твои грезы.

За довольно легким спуском начинался крутой подъем, и приходилось крепче держать вожжи своей упряжки. Но потом, когда вновь началось однообразное движение по плато, Бизонтен вдруг судорожно расхохотался, но тут же усилием воли сдержал смех.

— Неплохую шуточку я им преподнесу!

Ему представилось, какие физиономии скорчит эшевен, да и все прочие тоже, когда на первом же привале он откроет им тайну, что Матье Гийона с ними нету, когда сообщит, что тот, надо полагать, сладко заснул и свалился, мол, с повозки в снег.

Но он тут же осудил себя за этот смех. Прямо перед ним ровной поступью шагал Пьер. Тоже возчик, как и Гийон, а кем же он ему доводится? Может, двоюродный брат или друг? Бизонтену ничего известно об этом не было, но все равно они близкие люди. А вдруг Пьера огорчит эта новость. И его сестру Мари с темным и глубоким взглядом, которая недавно потеряла мужа, стеклодува из Лявьейлуа. Бизонтен с Гийоном вместе вырыли ему могилу. Бедная женщина, да еще на руках двое малышей!

Нет, нет, нельзя же, в самом деле, причинять боль этим двоим, такими вещами не шутят. Впрочем, возможно, Пьер и Мари уже знают, почему Гийон их оставил.

— Тот возчик, — пробормотал Бизонтен, — был парень хоть куда! И в любом деле хорош. Да что там, ремесло в руках имел! Как наш Бобилло или дядюшка Роша. Не простой крестьянин… И кто больше его по белому свету скитался? Такие понимают, что белый свет — это тебе не четыре акра. Я его не так давно знаю, но если в один прекрасный день он отыщется…

Но надежда эта была слишком слабой, чтобы вернуть радостное настроение. Он как бы воочию увидел сейчас взгляд Гийона в ту самую минуту, когда тот объявил ему о своем решении, и его словно в сердце толкнуло, понял сразу, что, если даже дело идет о бабенке, все это куда серьезнее.

— Не просто же он о бабских ляжках загрустил. Возможно, тут целая трагедия… С войной связанная. Поди знай!

Даже как-то морознее стало. Да и свет вроде показался не таким красивым, как раньше. А он был все такой же, все так же струился вдоль плато, как в прошлую ночь, когда Гийон помогал ему грузить на повозку все его, Бизонтена, железяки. Так отчетливо вспомнилась ему та минута, когда оба они взглянули в глаза друг другу и обоим подумалось об этом их отъезде на самом переломе ночи. И вдруг услышал голос возчика:

— А знаешь… я… я с вами не поеду.

И потекли мгновения, до странности пустые. Но тут в повозке Пьера закашлялся ребенок. Плотник поднял глаза, и ему почудилось, будто на их повозке дрогнули задние половинки парусины. Уж не подсматривала ли за ним женщина? Или, может, хочет сама убедиться, что Гийон здесь, с ними? А может, есть у нее причины тревожиться?

И в то же самое время, опасаясь той минуты, когда придется объявить своим спутникам эту новость, Бизонтен ощущал настоятельную потребность облегчить душу.

— Эк тебя любопытство грызет, — буркнул он, — надеешься, что они тебе такого нарасскажут… Сволочь ты!

Прошагав немного в молчании, он принудил себя следить за ходом повозок, превращенных в сани, лошадей с неестественно огромными ногами, обмотанными тряпьем, за фигурами возчиков, напяливших на себя самую теплую свою одежду. Шестой повозкой правила женщина.

— Ясно, этот дылда Сора опять дрыхнет. Другого такого лодыря на всем свете не сыщешь. Одно хорошо, не орет по-пустому во всю глотку!

Он снова оглянулся, чтобы еще раз измерить взглядом пройденный путь, но не без тайной надежды увидеть на этой снежной белизне силуэт Матье.

Никого. Сверкающий снег, горбясь волна за волной, шел до самого леса, а лес отсюда казался полоской сажи, промазанной между небом и плато. Не сдержавшись, Бизонтен окликнул:

— Эй, возчик! Не пора ли дать лошадям отдышаться?

Пьер шепнул что-то чуть ли не в ухо своей лошади, потом закинул поводья на хомут и остановился, поджидая Бизонтена.

— Да подъем-то невелик, — ответил он. — Могут еще лошади идти. Видишь, я Бовара отпустил, а он хоть бы что, знай идет себе. Прямо скажу, зверина что надо!

— И ты, я вижу, ему что-то на ухо шепчешь. Вроде меня, вот я тоже со своими деревяшками разговариваю, выходит, у тебя тоже свои секреты.