Свет озера - [15]

Шрифт
Интервал

Раздались восторженные возгласы одобрения, и, воспользовавшись этим, подмастерье сделал вид, что оглядывается кругом, как бы ища кого-то глазами, потом доверительно обратился к собравшимся:

— Только не нужно им об этом твердить, так как люди скромные, как известно, не любят вперед вылезать, но эту мысль мне дылда Сора и толстяк Мане на ушко шепнули.

Раздался дружный хохот, и Бизонтен почувствовал, что все они на его стороне, по крайней мере сейчас на его стороне.

6

Почти целый день понадобился, чтобы подготовить переход. Для начала они прилегли на часок-другой, нужно же было набраться сил после событий этой ночи, а проснувшись, все, слова не сказав против, взялись за дело. Одолевала усталость, деревенели ноги, ломило поясницу. Бизонтен ощущал это по себе, знал, что и другим не легче, но поднявшееся в безбрежной лазури солнце разгоняло грусть.

Работали они попарно, валили дерево, обрубали сучья, и Бизонтен был счастлив, взяв себе в напарники юного возчика из Лявьейлуа. Малый этот говорил мало и старался не выставлять себя напоказ, зато в работе он был чистый зверь. Он привострился валить лес еще в долине, и ему нипочем были и гигантские сосны, и крутой склон, хотя иной раз приходилось страховать себя с помощью веревки, чтобы свалить дерево под корень. Когда ствол следовало уложить на нужное место, тогда запрягали Бовара, и Бизонтен заметил, что эти крестьяне, все, в сущности, немало поработавшие в лесах, любовались верным глазомером Пьера и тем, как они с конем понимали друг друга и, видимо, жили в добром согласии.

Тут подмастерье обратился к эшевену:

— Смотрите-ка, какие этот малый со своим конягой кружева плетет, ну чем не каретник.

— Верно, — подтвердил эшевен, — скажу прямо, редко мне доводилось видеть такого крепкого коня. Но тут важна также человеческая рука. Да и ласковый голос к тому же немало значит.

Мучительный выпал на их долю труд, но, быть может, потому, что они так долго оставались без дела, на что у них привычки-то не было, они чуть ли не с яростью радостно набросились на работу, и в живительном горном воздухе звонко застучали топоры и завизжали кривые ножи. Постройкой моста руководил Бизонтен, скупой на жесты и слова, четко и ясно дававший советы, и дававший их без нажима.

Когда стволы были уложены в ряд, вбиты с обеих сторон сваи, чтобы, чего доброго, не сползла вниз какая повозка, они присыпали стволы снегом — так и лошадям было удобнее, и полозьям легче скользить по снежному покрову.

Наконец работа была закончена, и люди разошлись по своим повозкам убрать инструмент. Их ждала похлебка, где вместе с репой сварили добрую четверть конской туши. Женщины и дети собрались вокруг костра. И когда все принялись за еду, в недвижном воздухе поплыл парок, он вился над мисками с горячей похлебкой, смешивался с человеческим дыханием. Куски репы обжигали пальцы, но после злого ожога снега это был добрый ожог. Воспользовавшись минутой молчания, эшевен начал:

— Когда мы переправимся через ущелье, нам еще целый час добираться до дороги на Мут. Так как никому не известно, что нас там ждет, а придется ведь ехать до самого ущелья Сив, предлагаю дождаться темноты. И сил за это время успеете набраться. Если у кого-нибудь есть иное предложение, пусть выскажется.

Бизонтен обвел глазами обедающих и задержался взглядом на Сора и Мане, сидевших рядышком. Рыжий верзила работал на повале как бешеный, и Бизонтен не раз слышал, как он честит толстяка Мане и упрекает его за то, что тот еле движется. А сейчас Сора с равнодушной, казалось бы, миной смотрел на огонь. Зато Мане, размалывая челюстями кусок конины и широко разевая рот, поглядел сначала на Бизонтена, потом злобно на эшевена и спросил:

— А потом куда мы двинемся?

Произнесено это было ядовито-насмешливым тоном, но старик эшевен невозмутимо ответил ему:

— Вброд перейдем через Ду. Потом возьмем на Бельфонтен через ущелье Сив.

— Там что, дорога? — спросил краснорожий Мане.

— Нет. Тропа. Но раз там много снега, наши сани пройдут. И потом, там меньше вероятности наткнуться на солдат. Особенно ночью.

Мане смачно захохотал, так что даже заколыхалось его жирное брюхо, и повернулся к Сора:

— И снова заплутаемся. И все через этого старика…

Фразы он не успел закончить. Даже не оглянувшись в его сторону, Сора с силой двинул Мане локтем в грудь. Толстяк выронил миску, взмахнул руками и повалился с бревна, он упал прямо на спину и заболтал ногами. Ответом был громовой хохот, и под этот хохот он поднялся, физиономия его налилась кровью, даже пена на губах выступила. Подняв миску с земли и ни на кого не глядя, он направился было к своей повозке, но Ортанс остановила его, резко бросив ему вслед:

— Мане, давайте-ка сюда вашу миску!

Он подошел к девушке, глядя на нее исподлобья. Налив ему новую порцию супа, Ортанс добавила:

— У нас здесь всех лошадей одинаково кормят, и хороших и плохих.

Бизонтен заметил, как в зрачках толстяка вспыхнула ненависть, однако он не моргнув глазом взял миску с похлебкой, отошел и привалился к задку своей новенькой крепкой повозки.

После трапезы мужчины отправились к повозкам — пора было запрягать лошадей, а женщины и дети тем временем пешком перешли по настилу. Бизонтен с улыбкой смотрел им вслед, потом обратился к эшевену:


Еще от автора Бернар Клавель
Гром небесный

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пора волков

Действие романа разворачивается во Франш-Конте, в 1639 году, то есть во время так называемой Десятилетней войны, которая длилась девять лет (1635 – 1644); французские историки предпочитают о ней умалчивать или упоминают ее лишь как один из незначительных эпизодов Тридцатилетней войны. В январе 1629 года Ришелье уведомил Людовика XIII, что он может рассматривать Наварру и Франш-Конте как свои владения, «…граничащие с Францией, – уточнял Ришелье, – и легко покоряемые во всякое время, когда только мы сочтем нужным».Покорение Франш-Конте сопровождалось кровопролитными битвами.


Сердца живых

Романы известного французского писателя Бернара Клавеля, человека глубоких демократических убеждений, рассказывают о жизни простых людей Франции, их мужестве, терпении и самоотверженности в борьбе с буржуазным засильем. В настоящее издание вошли романы "В чужом доме" и "Сердца живых".


Плоды зимы

Роман «Плоды зимы», русский перевод которого лежит перед читателем, завершает тетралогию Клавеля «Великое терпение». Свое произведение писатель посвятил «памяти тех матерей и отцов, чьи имена не сохранила История, ибо их незаметно убили тяжкий труд, любовь или войны». И вполне оправданно, что Жюльен Дюбуа, главный герой предыдущих частей тетралогии, отошел здесь на задний план и, по существу, превратился в фигуру эпизодическую…Гонкуровская премия 1968 года.


Малатаверн

Их трое – непохожих друг на друга приятелей, которых случай свел вместе в городке среди гор Юры: Серж – хрупкий домашний мальчик, Кристоф сын бакалейщика и Робер – подмастерье-водопроводчик, который сбежал из дома, где все беспробудно пьют, и он находит сочувствие только у Жильберты, дочери хозяина близлежащей фермы.Они еще не стали нарушать законы. Но когда им удается украсть сыр, то успех этой первой кражи опьяняет и ободряет их. Они решаются на "настоящее дело" в деревне Малатаверн. Серж и Кристоф разработали план, но Робер в нерешительности.Трусость? Честность? Суеверные предчувствия? Никто не может ему помочь, он наедине со своей совестью, один перед ясными глазами Жильберты, один перед этим проклятым местом – Малатаверн.


В чужом доме

Романы известного французского писателя Бернара Клавеля, человека глубоких демократических убеждений, рассказывают о жизни простых людей Франции, их мужестве, терпении и самоотверженности в борьбе с буржуазным засильем. Перевод с французского Я.З. Лесюка и Ю.П. Уварова. Вступительная статья Ю.П. Уварова. Иллюстрации А.Т. Яковлева.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.