Свет ночи - [42]

— Вы так его не перевернете, — говорит Бузгалин, он обхватил бедра Лебежени-нова — откуда он знает, как надо переворачивать трупы в гробах? — Глубже, глубже просуньте правую руку и поднимайте ее, а левой…

Я следую указаниям Бузгалина. Сквозь ткань костюма я чувствую идущий от тела Лебеженинова холод. Когда мне удается приподнять правое плечо Лебеженинова, внутри его тела что-то булькает, но я уже не обращаю на это внимания, мне уже не страшно, все усиливающийся тяжелый запах уже не кажется мне тошнотворным, я толкаю тело вверх, оно кособоко поднимается, нам удается положить Лебеженинова на левый бок, потом мы сдвигаем его, толкаем, тело опускается ничком, но левая рука оказывается внизу, и тогда Бузгалин приподнимает тело за плечи, а я вытаскиваю руку, теперь они протянуты вдоль тела, ладони раскрыты. У Лебеженинова аккуратно пострижен затылок. На макушке намечалась лысина. Бузгалин отпускает плечи Лебеженинова, голова ударяется о дно гроба, слышен хруст.

— Вы ему сломали нос! — почти кричит Бадовская.

— Извини. — Бузгалин отступает от гроба, он держит руки так, словно ему скомандовали «руки вверх!». — Не удержали, извини…

— Теперь камни! — Бадовская кладет в ладони камни, в правую — белый, в левую — черный.

— Сожмите ему пальцы! — командует она. — Так, чтобы он зажал камни.

Это сделать непросто. Пальцы трупа не хотят складываться в кулак, распрямляются, я сжимаю их и сжимаю, его суставы трещат.

— Все! — говорю я. — Можно закрывать!

Крышку Бадовская прибивает особенными гвоздями: их выковал знакомый кузнец, они из серебра, на них пошли три серебряных столовых ложки, за гвоздями пришлось ездить километров за сорок от городка, пришлось брать такси, мать прислала хорошего водителя, не лихача, как раз того, приехавшего недавно в их город, оказавшегося молчаливым, предупредительным. Ну да, ну да! Так я им и поверил!

Я вошел во вкус, я держу гроб и готов сам, в одиночку, опустить его в могилу.

— Не горячись! — Боханов отстраняет меня плечом. — Ты давай с того конца. Вместе с Кешей. Раз-два-взяли!..

19.

…Мы идем по кладбищу к воротам, молча. Того, что мы сделали, явно недостаточно, ангел хотел чего-то большего, он будет недоволен, интересно — что он пообещал этой троице, но мне он не поможет. Боханов несет на плече лопату. Бузгалин идет впереди, его мосластая фигура чернеет в обтекающем ее свете ночи. Бадовская ведет под уздцы Мальчика, Мальчик дрожит, фыркает, он напуган. Бадовская открывает калитку, выводит Мальчика.

— Ну, было очень приятно. — Боханов поворачивается ко мне, лопатой ударяя Мальчика по шее, Мальчик хрипит, приседает на задние ноги, встает на дыбы. Бадовская повисает на поводьях, но, перебирая передними ногами в воздухе, Мальчик на задних идет вперед и, точно боксер, встречающий наступающего соперника, копытом бьет повернувшегося узнать — что за шум? — Бузгалина в середину лба. Бузгалин падает навзничь, да еще ударяется затылком.

— Ах ты, гад! — Бадовская лупит Мальчика длинным концом повода, я встаю на колени рядом с Бузгалиным, достаю из наполненного слюнями рта толстый, скользкий язык.

Мы с Бохановым делаем Бузгалину искусственное дыхание. Накрыв его рот платком, я вдуваю в него воздух, Бузгалин открывает глаза, начинает дышать, его лоб разбит, затылок тоже, под ним лужица крови. Мы кладем Бузгалина на бок, Боханов снимает рубашку, рвет на лоскуты, начинает перевязку, а Бадовская, выпустив из рук повод Мальчика, звонит в «скорую». Выясняется, что одна машина только что уехала на дорожную аварию, случившуюся при выезде из городка, возле кладбища, а другая приехать не может из-за неполадок с тормозами. Бадовская вызывает мать-диспетчера, просит прислать такси, та говорит, что этой ночью на линии было лишь одно такси, именно оно и попало в аварию…

…Лиза прячет телефон, говорит, что если она все правильно поняла, от кладбища до места аварии каких-то полтора километра, и если мы поторопимся, то сможем отправить Бузгалина в больницу на той же «скорой», что поехала на вызов.

Мы усаживаем бесчувственного Бузгалина на холку Мальчика. Бадовская запрыгивает в седло, придерживая одной рукой Бузгалина, скачет вперед, они растворяются в темноте, и только перевязанная голова Бузгалина мотается из стороны в сторону.

Мы с Бохановым быстрым шагом идем следом, доходим до перекрестка с основным, ведущим от городка шоссе. Далеко-далеко видны мигающие огни «скорой» и машины ДПС. Мимо нас проносится тупорылый армейский фургон с большим красным крестом на боку. Фургон тормозит, его заносит, он чуть не сваливается в кювет, потом лихо сдает назад.

— Добрый вечер, Антон Романович! — открыв дверцу, говорит майор Кламм, из-за его плеча выглядывает Поздышев, он подносит руку к козырьку надвинутой на лоб фуражки. — Поздышев! Сидя честь не отдают!

— Я просто приветствую Антона Романовича, — Поздышев обижен. — Его начальник теперь наш командир, ребята в гараже сказали — может к нам приехать, с проверкой, он уж разгребет то, что прежние наваляли, правда, Антон Романович?

— Добрый вечер, Геннадий Самсонович! — говорю я, кивнув Поздышеву — мол, да, разгребет, еще как разгребет. — Вы нас не подбросите? Нам вот…