Свет молодого месяца - [100]

Джули собирался уходить, а он еще ничего не узнал.

— Сколько времени они находятся в Блэк-Бэнксе, Джули?

— Больше двух лет. Внутри они все разнесли, сэр. Как в церковке.

— Церковь? Они и в церкви безобразничали?

Джули посмотрел на песчаную почву, потемневшую от того, что дождь усилился. — Негры-солдаты. Сумасшедшие янки-ниггеры, солдаты! Но вы возвращайтесь, масса Хорейс, мы сможем опять это все наладить. Я буду каждый день ждать.

Хорейс сжал его руку.

— Назад не возвращайтесь до темноты, сэр, прошу вас. Спрячьтесь в церкви, пока не станет темно.

Джули ушел, исчез в лесу, его быстрые шаги заглушили гром и ветер, и проливной дождь, как будто он вовсе не был там.

Когда он ехал в бурю к церкви, Хорейс был близок к сомнению в том, что он виделся со своим старым другом. Джули так мало был там и так скоро ушел, что одиночество стало острее ощущаться. Он не мог найти объяснения для надежды, подсказанной другом. Всего лишь слух о том, что имея деньги он может выкупить Блэк-Бэнкс, — слух, рассказанный преданным негром, — был недостаточным основанием для того, чтобы надеяться. Но он надеялся.

Сначала он увидел крест на колокольне. Он был свернут на сторону, колокольня была разбита артиллерийским обстрелом. Подъехав ближе, он услышал, как ветер хлопает незакрепленной дверью о стену. Он подъехал до самых ступеней и долго сидел, борясь с приступом дурноты. Дождь слабел, но его куртка промокла насквозь, и с широких полей его форменной шляпы все еще стекали капли. Окна церкви были разбиты. Почему такое возмущение вызвал вид отвратительных шрамов войны на церкви? Тошнота прошла и на смену ей возник гнев, — гнев, потрясавший его душу как ветер тряс незакрепленные ставни и двери оскверненного маленького храма. Он попробовал рассуждать разумно. Война есть война; когда люди сходят с ума, им все равно, что за здание перед ними. Джули сказал, что это были черные. Какая разница? Он видел страшное дело рук белых солдат Шермана, — а также солдат из его собственной части. В способности к насилию между расами не было разницы.

— Здание — это здание, — сказал он громко. По крайней мере, они хоть не сожгли его и, может быть, они и не входили в него. Возможно, что Джули ошибался. Может быть, они только обстреляли его, проезжая мимо.

Он крепко привязал лошадь к дубу и поднялся по шатким деревянным ступеням. В течение всех лет, когда он был членом приходского совета церкви Крайст Черч, у него не было такого четкого ощущения причастности к ней, как сейчас.

Внутри темного, затхлого помещения он споткнулся, и мимо него пробежало семейство мышей, выскочивших из гнезда, сделанного из старой бумаги и одеял. Его глаза приноровились к сумраку. Солдаты Союза устроили в церкви бивуак. Часть скамей была перевернута и использована как койки; другие были разрублены на дрова. Пол был испорчен погодой и расколот и частично сожжен, и весь он был покрыт бумагой и отбросами, и грязью. Потом он увидел алтарь. Они использовали его как колоду для разрезания краденого скота. С тех пор, как солдаты ушли, прошел год, а может быть, два, но остатки — высохшие внутренности, отрубленные копыта и хвосты, и головы — все еще валялись в алтаре.

Опять почувствовав себя плохо, он выбежал наружу и сбежал по ступеням. Уехать он не мог. Джули велел ему дождаться темноты. Внезапно он упал на колени и закрыл голову руками на прогибающихся ступеньках и воскликнул:

— О, Боже, помоги мне. Если ты все еще милостив к нам в этом мире, несмотря на то, что мы делаем, — помоги мне знать об этом. Скажи мне, что делать.

Каким образом Бог мог ему помочь, он не знал. Он только знал, что останется здесь, на сырой земле, пока не придет помощь. Особый приказ Шермана был реальностью. Блэк-Бэнкс был отдан. Он был самозванцем, в которого стреляли из его собственного дома те самые люди, которых он стремился освободить. Ему хотелось ненавидеть их — и черных, и белых янки. Ведь можно было сознаться перед Богом в ненависти и просить о прощении. Но у него не было и ненависти. Ничего не было. Ни ненависти, ни денег, ни собственности, ни дома, ни возможности прокормить семью. Но он был перед Богом Деборы, ему нужна помощь и он будет ждать.

Когда он проснулся, с кладбищенского дуба в темноте щебетала ночная птица. Буря прошла, пока он спал. Стоя на коленях на потертой ступеньке, ставшей его алтарем, он поднял глаза к темно-синему небу, — теперь чистому, усеянному звездами. Впервые с тех пор, как он уехал от Деборы, он почувствовал, что отдохнул. Отдохнул и был готов.

Ничего не изменилось. Ему опять придется красться по дороге на Джорджию под покровом темноты и просить, чтобы его подвезли на материк, но он был готов — не только найти способ выкупить Блэк-Бэнкс, он был готов опять бороться с Жизнью.

«Есть у человека выбор, — подумал он. — Можно выбрать отчаяние — или веру». Он сделал свой выбор.

Верхом на лошади янки он медленно выехал с кладбища и поехал по дороге на Джорджию. Ему хотелось бы сказать Джули, что он пришел в себя, что каким-нибудь образом он вернется, но это было невозможно. У него еще не было права свободного въезда в Блэк-Бэнкс. Еще не было. Но он был свободен. Так же свободен как Джули.