Свет маяка - [13]
Когда вышли из бани, на улице уже была ночь. Никита Павлович позвал Володю. Тот сразу появился.
— Проводи до гумна. Иди прямиком, — и к Шуханову:
— А завтра тот же человек подъедет. Бывайте здоровы, — и протянул широкую теплую ладонь.
Шуханов пожал ее. «Странный бородач, и чего вдруг прервал разговор?».
Лепов и Веселов вышли из риги. Они здорово перемерзли.
— Ну? — произнес Лепов.
— Порядок? — спросил Веселов.
— Ни черта пока не пойму, — сказал Шуханов.
— Завтра за мной приедет тот же мужик.
Всю дорогу шли молча.
На следующий день Иванов сам выехал к песчаным карьерам. Остановив Химеру в густом молодом ельнике, стал дожидаться и вскоре увидел шагавшего на лыжах человека. Присмотревшись, узнал вчерашнего гостя.
— Садись, подвезу.
Подождав, пока Шуханов устроится на дровнях, повернул на зимник, неширокую, в одну колею, лесную дорогу и, ударяя лошадь вожжой по впалому боку, спросил:
— Так тебя не Шухановым ли звать-то?.. Вот ведь ленивая, еле ноги передвигает. Ты вчера интересовался Чащиным. Так я разыскал его. В гости ждет. Поезжай, говорит, Иванов, доставь мне двоюродного братенника, Шуханова. Я тут же и собрался. Чащин у нас в почете. Сам понимаешь — со старостой шутки плохи. Чуть не так — и голову на плаху.
Шуханов не мог понять, что все это значит. Если провокация, то зачем бородачу самому было ехать в лес? А сдать его старосте он мог и вчера. Откуда ему известна его фамилия?
— Закури, — предложил Иванов. — Чего пригорюнился, чай, в гости к старосте едешь. На, держи, — протянул он кисет. — Если что, так ты говори, мол, двоюродный братенник Вениамина Платоновича.
Шуханов достал свой кисет с остатками махорки и протянул его.
Иванов взял щепотку, понюхал, понимающе прищелкнул языком:
— Добрый табачок. Давненько такого не курил. Может, кременчугский? Помню, как в старину торговцы выкрикивали: «Полукрупку-табачок любит псковский мужичок-волосатичек. А ну, давай подходи, закуривай!». Жаль маловато, на одну трубку только.
Шуханов смотрел на тощие бока лошади, на падающие снежинки и на душе у него было муторно. «Ну и бородач. Такого не поймешь».
— Почему вы, Никита Павлович, решили, что я Шуханов? — спросил он.
— Как — почему? От Чащина узнал. Начальство все знает.
— А если точнее?
— И еще у нас есть телефонная связь с Ленинградом. — Никита Павлович засмеялся. — Немцы нам ее установили. Как только ты вчера ушел, у меня в бане зазвонили. Беру трубку. «Не у вас ли, говорят, Шуханов со своим отрядом остановился? По всем псковским лесам ищем и нигде найти не можем». Поинтересовался: «Какой, спрашиваю, он с виду?» Мне обрисовали. Сейчас смотрю на тебя — все сходится. Не веришь? И правильно делаешь. Ну, а Асанова знаешь?
Заявление Иванова о телефонной связи насторожило Шуханова, но, услышав про Асанова, он вдруг сразу все понял: «Значит, нашей судьбой интересовался Андрей Дементьевич. По радио. Так вот почему так неожиданно бородач прервал разговор. Ему нужно было с кем-то посоветоваться».
И недоверие, которое питали друг к другу ехавшие по лесу два человека, окончательно рассеялось. Даже Химера, словно почуяв это, пошла резвее.
— Так вот о Чащине, — прервал молчание Никита Павлович. — Сам понимать должен, для чего нам потребовалось посадить старостой верного человека. У гитлеровцев свои планы, а у нас — свои. Им с нами, русскими, тягаться в хитрости — кишка тонка… Да… А насчет письма дочки Чащина ты правду говорил или придумал?
— Письма у меня нет, но Чащина у нас в отряде.
— И Шуханов рассказал, как попала Тося к ним, как привела их в песчаные карьеры. — Она нам говорила о вас, Никита Павлович, и о Карпове. Вот об отце все молчит. Думается, девушка не знает, что ее батя староста.
— Не знает, говоришь?.. Ну, теперь объясните. Так-то.
— Выходит, я сейчас встречу Карпова? — спросил Шуханов.
— Сейчас — нет, но повидаетесь. А вот одного знакомого представлю. Тут у нас радист появился. Фамилия Камов. Не припомнишь?
— Нет. Не помню.
— А он все толкует, что тебя знает. Может, и промашка.
Подъехали к дому. Никита Павлович повел гостя в баню.
— Так, говоришь, не знаешь Камова? — подошел к печке и вытащил топку. Перед изумленным Шухановым образовался лаз. — Прошу спуститься. Отдохнешь, закусишь и… Эй, старшина, принимай гостя!
— Есть принимать гостя!
Шуханов недоумевал.
А бородач продолжал:
— Чувствуй себя по-домашнему.
В подземелье, куда спустился Шуханов, горела небольшая керосиновая лампочка. На столе — крынка, тарелки, каравай хлеба, накрытый бумагой. За пишущей машинкой сидел кто-то в накинутом на плечи полушубке.
Он поднялся. Это встреча! Так вот о каком Камове говорил Иванов!
— Старшина! Захар Васильевич! Да как ты, милый мой, попал в это подземелье? По какому же морю приплыл в псковские леса?
Со старшиной первой статьи Захаром Камовым Петр Петрович возвращался в начале войны из Комсомольска-на-Амуре. Моряк спешил на свой корабль из отпуска.
И вот они, два случайных попутчика, вновь встретились. И где? В глубоком немецком тылу.
— Не приплыл, — невесело ответил Камов. — На вороных доставили. А вы-то какими судьбами? Судостроительных заводов тут вроде нет. А крейсеров и эскадренных миноносцев — подавно. Принимаю радиограмму, как услышал вашу фамилию — вот удивился. Неужели, думаю, мой попутчик, инженер Шуханов? — Камов вдруг стал серьезным. — Ну, что в Ленинграде? Очень плохо?
В книгу вошли две повести: «Командарм Дыбенко», в которой рисуется образ одного из героев Великого Октября и гражданской войны, первого наркома Красного Флота, талантливого военачальника Павла Ефимовича Дыбенко, и «Тревожные тропы», в которой рассказывается о героических действиях военных моряков и партизан в тылу врага в годы Великой Отечественной войны. Книга рассчитана на массового читателя.
В яркой плеяде героев Великого Октября и гражданской войны достойное место занимает балтийский матрос, член партии с 1912 года Павел Ефимович Дыбенко. Председатель Центробалта, член первого состава Советского правительства, член коллегии Наркомата по военно-морским делам, затем нарком Красного флота, талантливый военачальник и видный советский деятель, П. Е. Дыбенко прожил героическую жизнь. Об этом замечательном революционере, несгибаемом большевике-ленинце и рассказывает писатель И. М. Жигалов.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.