Свет любви - [8]

Подобрав инструмент, Ершов подлез под хвостовое оперение и из-под низу нырнул в узкий открытый люк. Но Корнев опять окликнул его:

— Сержант Ершов, наведите полный порядок, как того требует НИАС! [1]

— Хвостовую стойку надо менять да радиаторы ставить новые, а не об идеальном порядке думать, — огрызнулся Ершов, выйдя из-под самолета и унося капоты под левое крыло.

— И то и другое надо делать.

— Давайте сначала людей, а потом и требуйте. А я на месте не сижу. Вторые сутки на форсаже! Срок установки дали минимальный, людей нет — тут не до порядка. — Ершов приподнял с земли ведро и далеко выплеснул воду.

— Товарищ Ершов, вы устав знаете?

— Знаю, друг мой, очень хорошо знаю. Сколько положено солдату отдыхать? А я сколько сплю? — Он нагнулся и быстро стал собирать гаечные ключи, дюриты, отвертки.

— К трем часам монтаж окончите?

— В два машина будет готова.

— Хорошо, работайте.

— Да я и так нажимаю, — проворчал Ершов и покатил воздушный баллон в сторону.

«Да, — подумал Игорь, — этот работает как артист. Мне тут делать нечего». И он пошел к другому самолету. Навстречу ему выбежал рослый широкоплечий сержант. Он был в гимнастерке, подпоясанной кожаным, переделанным из офицерского ремнем, в парусиновых сапогах и новой пилотке.

— Товарищ врио врида инженера эскадрильи! — начал он с иронией. — На самолете номер семь производится работа по плану. Механик сержант Желтый. — Он лихо щелкнул сапогами и сделал шаг в сторону, предоставляя Корневу подойти к самолету первым.

Эта машина, пилотируемая летчиком-инструктором Беленьким, неделю назад совершила вынужденную посадку на «брюхо». Ее поставили с краю стоянки для обычной в этих случаях проверки силовых узлов. Свободных специалистов не было, и работал на самолете только Желтый.

— Что там с бензобаком, дайте посмотрю. Желтый подал Игорю отвертку. Корнев отвернул шурупы съемного люка, опустил его, и в этот момент бензиновый бак чуть не упал ему на голову. Остро запахло бензином: места соединения бака с трубопроводами подтекали. Ленты, удерживающие бак в крыле, были порваны при грубой посадке.

— Почему не сливаете бензин?

— Слушаюсь, слить бензин.

— Шасси скоро привезут?

— Не могу знать.

— А почему вы не в комбинезоне?

— Виноват.

— Торопиться надо…

— Так точно!

Корнев понимал, что одному механику и за месяц не восстановить машину, но он знал, что Желтый ленив, тяжел на раскачку. Не подгони такого — дело не сдвинется.

— Сегодня меняйте гидроподъемники шасси…

— Ясно!

— А вечером помойте чехлы.

— Слушаюсь, товарищ инженер.

— Я не инженер, а такой же механик, как ты. И брось мне этот камуфляж. Только от тебя и слышишь: «Так точно», «Никак нет», «Не могу знать». На этих словах далеко не улетишь. Инструкторам самолет нужен, а не твоя показная исполнительность. Вон Ершов: пререкается вроде, зато дело знает. Мастер. Настоящий артист своего дела!

Корнев ушел от самолета, а Желтый залез в носовую полость фюзеляжа и, проводив механика взглядом, раскрыл книгу там, где была закладка.

«Старушенции», о которых говорил Пучков, были старые машины, прошедшие войну и подлежащие списанию. Техническая комиссия училища уже давно составила акт на списание, но военный округ этого акта почему-то не утверждал. На самолетах не летали уже полгода, а чтобы они не мешали, их отбуксировали на край стоянки. Там и покоились они, законсервированные, без воздушных винтов.

Игорь пошел к этим самолетам. Из формуляров он знал, что все четыре машины изрядно потрепаны, а две из них совершили вынужденные посадки. В том, что самолеты прошли немалый боевой путь, можно было убедиться и не читая формуляров. Обшивка их была залатана, кое-где отставали заклепки, краска шелушилась. Антенны, протянутые от кабин летчиков к хвосту, уныло провисали и походили на тетиву надломленного лука. Рули высоты и поворота были отсоединены от тяг управления. Когда Корнев подошел к крайнему самолету, рули монотонно стучали на ветру; выгоревший пырей сонно бился о фюзеляж.

— Отлетались, старушки. На покой пора, в богадельню, — сказал Игорь. Он положил руку на крыло, но тут же отдернул: крыло было горячим.

Он обошел вокруг самолета. Моторы были зачехлены. Набрякшие, темно-коричневые от минерального масла чехлы грузно свисали над спущенными покрышками. Блестящими, будто застекленевшими струйками стекало по колесам масло. На темной промасленной земле виднелись желтые участки: это механики засыпали землю песком.

«Да, тут нужен пульверизатор», — подумал Корнев.

До своего рабочего места ему было далеко, и он пошел к машине Желтого за ручным насосом.

Подойдя к длинному смотровому окну, Игорь увидел, что изнутри оно застелено брезентом. Когда летчик или курсант выполнял упражнение «со слепой кабиной», это окно закрывалось фанерой или материей. И вдруг, к удивлению Игоря, брезент зашевелился. Сквозь просвет между обшивкой самолета и брезентом Игорь увидел, что на переплетах окна сидит Желтый и читает книгу. Над его головой вращался самодельный вентилятор.

«Ну и ну, устроился, как турецкий султан!» — подумал Игорь. Он вспомнил, что одного механика, забравшегося в это укромное место самолета и проспавшего там пять часов, старшина Громов просил отдать под суд, как за самовольную отлучку из подразделения.