Свет и тени женского сердца - [5]

Она захохотала…

— На тебе лица не было, когда ты узнал меня!.. Да… И я объявила тебе, что не выйду из твоего дома, если ты не поклянёшься, что завтра же приедешь ко мне… И ты поклялся… и приехал… и ещё раз приехал… И поверил, что я умираю от любви к тебе, что если ты не исполнишь моей просьбы… не увезёшь меня на юг, не устроишь меня сам здесь, то я сойду с ума… и убью сперва твою жену, а потом себя… О, мужчины, как вам льстит безнадёжная, безумная любовь, которую к вам питают… Самый ничтожный из вас как и самый умный всегда поверит, что женщина сходит с ума по нему… И ты поверил!.. И, под предлогом неотложных дел, бросил молодую жену и уехал… Ты всё-таки понимал, что делаешь подлость, ты всё-таки тосковал и, чтобы заглушить всё это, пил… а я тебе наливала… Мне нелегко было разыгрывать пред тобой комедию любви, когда я ненавидела тебя… Пришло, наконец, моё время… Долой, маска!!! Твою жену я уведомила обо всём, не анонимным письмом, нет, с полною моею подписью, — пусть она всё знает и презирает тебя… А теперь — прощай! — Прощай!.. Встать ты не можешь, кричать — у тебя нет голоса, звонок около тебя испорчен… Прощай!..

— А на память себе я беру эту шкатулку, — тут всё, что ты имеешь при себе… Мне этого хватит, а тебе теперь ничего не надо… Прощай…

И, взяв со стола шкатулку, она направилась в другую комнату… На пороге она остановилась: Веженцов лежал с закатившимися глазами; пальцы вытянутых рук его впились в одеяло… Мысль, что он действительно умрёт при ней, сейчас, испугала её… Придут люди… надо будет составлять свидетельство о его смерти… узнают, что она не жена его… Нет, при себе она этого не допустит, — он ещё дышит, надо к нему послать доктора, а самой спешить… Идти вниз, праздновать Рождественскую ночь, нечего было и думать…

Она почти сорвала с себя белое платье, надела тёплые сапоги, суконное платье, шляпу…

* * *

Быстро-быстро бегут почтовые лошади последнюю станцию, не тяжела их ноша одной путешественницы и её миниатюрного багажа. Въехали в чугунные ворота, летит экипаж по крутому склону горы; направо — опустелые виноградные поля, налево — тёмные кипарисы стоят плотной острозубчатой стеной… сменялись они платанами, магнолиями, и уже в роскошном парке Г-скаго имения звенит, заливается почтовый колокольчик… Ямщик ухарски остановил лошадей у ворот красивой виллы пансиона Бахматовой.

Молодая женщина вышла из экипажа… Узнав от выбежавшего швейцара, что есть номера, велела нести свой багаж в лучший из свободных, а сама, войдя в вестибюль, прочла на доске фамилию Веженцова и, ничего не спрашивая, не отвечая на вопросы, предлагаемые ей, вынула только крупную бумажку, приказала швейцару рассчитаться с ямщиком и… легко взойдя на второй этаж, постучала сильной рукой в дверь замеченного ею номера… Минуту ей не отвечал никто… Затем послышались шаги и женский голос спросил:

— Что надо? Кто стучит?

Но приезжая не отвечала ни слова и ещё раз крепко, с расстановкой, ударила три раза… Звук так странно, необычайно раздался в коридоре, что дверь немедленно открылась: за нею стояла Нина Фёдоровна, уже одетая в шляпу, но ещё без пальто. При виде на пороге незнакомки, с откинутой вуалью, смотрящей прямо и смело ей в лицо, у Нины Фёдоровны вдруг задрожало сердце, и она сразу поняла, кто перед нею… Спиною она отодвинулась в глубь комнаты, а вошедшая медленно шла вперёд, не спуская с неё своих блестящих глаз… Так дошли они до дверей во вторую комнату… Нина Фёдоровна быстро перешагнула порог и захлопнула их за собою… Послышался звук запертого замка… Тогда вошедшая остановилась, оглянулась и с тихим криком бросилась к кровати, на которой лежал Веженцов. Опустившись на колени, она нагнулась ухом к его груди, расслышала тихое биение сердца. Сбросив шляпу, манто, она схватила со стола одеколон, намочила им свой носовой платок и начала примачивать им виски больного, растирать ему грудь, давать нюхать. Он вздохнул глубоко, но не открыл глаз. Входная дверь отворилась снова: на пороге стоял худой, высокий человек и с удивлением рассматривал молодую женщину.

— Послушайте, кто бы вы не были… — залепетала она, бросаясь к нему навстречу. — Подите сюда, помогите мне, мой муж умирает!..

— Ваш муж? — чёрные глаза вошедшего с испугом впились в лицо стоявшей перед ним женщины.

— Да, мой муж, Веженцов, я жена его — Наталья Алексеевна, я только что сейчас приехала. Кто вы такой?

— Я — здешний доктор, Бородин.

— Доктор? Ради Бога, скорей помогите ему.

Но Бородин глядел как безумный на говорившую. В эту минуту замок щёлкнул, дверь второй комнаты с шумом раскрылась, в комнату вошла Нина Фёдоровна; в руках её был туго набитый, большой сак.

— Прощайте, доктор! — злобой и насмешкой зазвенел её голос. — Что вы так странно на меня смотрите? Да, эта госпожа совершенно права: она — жена Веженцова, жена, которую он бросил через месяц после свадьбы, а я — его любовница. Любовница, которую он любил до женитьбы, и которой стоило поманить его, чтоб он снова побежал за нею, — она близко подошла к Наталье Алексеевне. — Я презирала его всегда и презирала бы даже, если бы он женился на мне, за его бесхарактерность, но он должен был оставаться моим рабом… Он бросил меня, женился на вас, — этого я простить ему не могла и отомстила… Теперь берите его, пусть он умрёт на ваших руках… Вы будете оплакивать его как законная жена. Прощайте все!..