Свет - [49]

– А бабушки, дедушки, дяди, тети? – спросила Евгения.

– У нас никого не было… то есть у родителей не было ни братьев, ни сестер, а их родители к тому времени, к счастью, уже умерли. И я тоже долгое время жалела, что не умерла.

– Но почему? Как так можно? Тем более что у тебя была учеба, свои жизненные интересы… Это должно было помочь, разве нет?

Яна криво усмехнулась и с сожалением посмотрела на пустой стакан, прежде чем ответить.

– За учебу надо было платить. А через месяц после похорон, которых я, кстати, совсем не помню, начались звонки… Определенные люди прямым текстом заявляли, что отец занимал у них большие деньги на развитие бизнеса и не успел вернуть. Квартиру пришлось продать, чтобы отдать им эти долги… До сих пор жалею, что не сумела ее сохранить. Хоть мне и тяжело было остаться там одной, но все же в этом доме была настоящая любовь. И настоящее счастье.

– И что же ты потом стала делать? – босс бессознательно вцепилась обеими руками в обивку дивана и с болезненным выражением лица смотрела на девушку.

– Перевелась на заочное отделение, начала работать… Мне помогли, – уклончиво ответила Яна, проведя ладонью по внезапно увлажнившимся векам.

Евгения горько вздохнула.

– Я понимаю тебя, поверь… И… мне очень жаль. Что это произошло в твоей жизни и что тебе пришлось все сейчас вспомнить.

– Ничего… Я все равно никогда не забывала об этом.

– Они тебе снятся? – неожиданно спросила Евгения.

– Нет… никогда, – Яна автоматически ответила правду. – Но есть… другое. Однажды я зашла в бывшую комнату брата, которого просто обожала, ведь Костик был потрясающе добрым, и веселым, и… В общем, я зашла в его комнату, когда искала какие-то недостающие документы для продажи квартиры и подумала, что они могут быть там. И тут на его маленьком столике, где он обычно рисовал или лепил из пластилина, увидела овечку. Ты знаешь, дети часто делают в садике разные смешные штуки из еловых шишек или соленого теста. А Костик еще ходил в школу искусств… Так вот, я увидела эту овечку и не сразу поняла, из чего она была сделана. Я взяла ее в руки и поразилась, какая она легкая. Это оказалась скорлупа куриного яйца, подкрашенная, с приклеенными ногами, на которых были нарисованы копытца, с приклеенными же шерстинками… Но внутри она была абсолютно пустой.

Яна тяжело вздохнула, и Евгения тоже. Им обеим непросто давался этот разговор.

– Сначала, после похорон, я долго не могла осознать, что же во мне изменилось. Вернее, изменилось во всем мире. Все стало не так. И только взяв в руку эту овечку, я поняла.

– Что поняла? – спросила Евгения, потому что девушка вдруг замолчала.

– Пустота… Она была вокруг и в то же время у меня вот здесь, – девушка приложила свободную ладонь к грудной клетке. – Лишь тогда я нашла слово тому, что чувствовала все это время. Я ощутила себя невесомой пустой оболочкой… Потом ничего не помню… Очнулась на полу, когда был уже вечер, а овечка… от нее остались только маленькие кусочки скорлупы в моих сжатых пальцах. С тех пор она снится мне.

– Овечка? – переспросила Евгения.

– Пустота, – ответила Яна, рассеянно глядя в окно.

Сейчас, когда она закончила свой рассказ, нервное напряжение, мобилизовавшее ее, не дававшее поддаться алкогольному туману, постепенно отходило, и освободившиеся позиции торопился занять выпитый ею абсент. Девушка чувствовала, что с каждой секундой становится все пьянее, но была совершенно не против этого.

– Я тоже теряла близких людей, и поверь, понимаю, каково тебе, – сказала тем временем Евгения.

– Да, твой муж, я слышала, – безразлично отозвалась Яна, переводя взгляд от окна куда-то в угол.

– И не только он, – произнесла Евгения. – Я расскажу тебе… о себе, о своей семье, свою правду.

– Сейчас? – Яна с трудом сфокусировала взгляд на сидящей рядом с ней темноволосой девушке.

– Нет, в другой раз… На сегодня хватит трагедий.

Евгения грустно улыбнулась и осторожно провела ладонью по лицу помощника, стирая последнюю невысохшую слезу с ее щеки. Что-то здесь было не так, и Яна понимала это даже сквозь уплотнявшуюся вокруг нее зеленоватую мглу.

– Ты улыбаешься? – осознала внезапно она. – Да еще после всех ужасов, которые я тебе рассказала?

– Извини… Просто… некоторые люди улыбаются, когда им очень грустно.

– А я всегда знала, что ты ненормальная, – язык Яны, похоже, объявил сегодня о своем суверенитете, но в нынешнем состоянии это ее мало беспокоило. – Значит, ты не смеешься, когда рассказывают анекдоты, но улыбаешься от печальных историй…

Евгения продолжала улыбаться, хотя ее глаза блестели от еле сдерживаемых слез, и Яна подумала, что такой своего босса она еще ни разу не видела. И, наверное, нескоро снова увидит. Возможно, вообще никогда.

– Твой анекдот про мужика с ножом в спине был ужасен, и мы обе знаем об этом, – сказала Евгения.

– Да, – неожиданно быстро согласилась Яна, снова погрустнев.

– Ну не надо, – попросила Евгения, пытаясь поймать ее взгляд, но девушка опять отвернулась.

Тогда она аккуратно взяла Яну за подбородок, заставив ее поднять лицо и посмотреть ей в глаза, а потом очень мягко сказала:

– Мы могли бы еще очень долго работать бок о бок, но так и не узнать друг друга. Не жалей о проигранном пари. Этот день… он того стоил. И… я сейчас окончательно решила, что предложу тебе… предложу тебе…