Свет - [35]

Понемногу все опять угомонились, заговорил Липатов, и его речь, иногда вкрадчивая, то с понижением, то с повышением интонации, с неожиданными, но всегда уместными паузами, пересыпанная грассирующим «р», сосредоточила на себе общее внимание, хотя рассказывал он негромко и будто лишь для своих соседей.

– Случилось это, стало быть, годков уж пять назад, даа… На молокозаводе, что при въезде в город, видали – еще пластиковая буренка на крыше копыта растопырила – стали замечать, что как придет на линию разлива и упаковки жена начальника, так молоко всей партии сразу и скиснет. Ревнивая она была, до ужаса, все мужика своего контролировала, уж он и пропуск ей постоянный выписал, и на звонки ее бесконечные отвечал, а она все равно так и не отставала со своими проверками. «Я, – говорит, – тебя знаю, старый кобель, чуть не доглядишь, мигом с какой-нибудь дояркой спутаешься». И так не стеснялась при людях выражаться, даа… А какие там доярки – все девчонки городские, образованные, производство-то чистое, новое, и квалификация нужна. Ну, обижались, конечно. А только поделать все одно никто ничего не мог.

Но вот как смекнули, что молоко скисает после ее приходов, так и вовсе взбунтовались. Видишь ли, один раз без премии останешься, другой раз, так поневоле и смирный-то озлобится. А дальше хуже, начальство заводское стало этого несчастного в ночь оставлять, чтобы он неполадки в технологии искал. Тут и вовсе кутерьма началась, все работники с линии разлива и упаковки перевода стали просить, половина народу прочь разбежалась.

Липатов сделал долгую паузу, благодарно улыбнулся Карасевой, отгонявшей от него березовой веткой комаров в позиции «слуга с опахалом около великого визиря», и неожиданно закончил рассказ:

– Так и не дознались наверху, что это из-за ревнивой жены молоко скисало.

Некоторое время слушатели осмысляли рассказ, потом посыпались вопросы:

– А уволили мужика?

– А молоко скисать перестало?

– А почему никто не пожаловался?

Липатов выслушал всех, чуть посмеиваясь, и объяснил:

– Не уволили. С этой ненормальной он развелся, женился на бабенке со своего производства, степенной, не ревнивой, ну и сразу перестало молоко скисать.

– Так это она специально молоко и портила! – высказали общую догадку языков десять.

– Не знаю, не знаю, рассказываю исключительно одни лишь факты, – продолжал посмеиваться Липатов.

– Андрюха, соври лучше про офисный стул, – попросил Васильев.

– Что же, – не обижаясь, моментально отозвался Липатов. – Расскажу вам быль, которая случилась в организации, где я сам имел честь работать… Только все события произошли уже после моего ухода, я лишь самое начало застал. Но знаю все из первых уст и вам, как есть, всю правду расскажу.

Липатов вдохновенно посмотрел на слушателей своими маленькими голубыми глазками, и Яна ощутила нечто вроде уважения к такому развитому дару лжи, ведь для нее что-то придумать всегда было проблемой, и потому она старалась налегать на рекомендацию Егора и недоговаривать правду, а не лгать. Хотя иногда ложь была бы куда уместнее… Тут девушка волевым усилием отогнала мысль о необходимости разговора с Евгенией, дамокловым мечом висящей над ней всю неделю, и снова сосредоточилась на рассказе Липатова, который, тем временем, продолжал:

– Поставили, значит, в одном отделе, а мы в той конторе и импортом, и экспортом занимались, ой, да и вообще всем, даже ремонтами не брезговали… Так вот, поставили в одной комнате черный стул. Обычный такой, офисный, только у наших старых стульев обивка была простая, а у этого с черным же кантиком. Сразу он приглянулся начальнику отдела, тот свое старое кресло заму отдал, а сам на этот красивый стул взгромоздился. И, вот, поди ж ты, через месяц ему документы приходят – подтверждение на иммиграцию в Канаду, он их столько времени ждал, что отчаялся уже. Ну, поздравили его, конечно, проводили, а зама на его место поставили.

Тот опять же на этот стул переместился. Всего две недели прошло – его старый товарищ в банк позвал работать, он кое-как отработал еще две недели и тоже уволился. Новый начальник пришел со стороны, ему стул не приглянулся, он новое кресло себе добыл, а стул отдал сотруднице одной, работала у нас такая полная… Августиной звали. Не проходит месяца – заявляет, что в декрет собралась. Никто не догадывался из-за толщины ее. На место Августины взяли парнишку после института, но его уже через месяц выловили на улице и в армию забрали, как раз призыв шел, а он, видишь ли, скрывался. Тут только сообразили, что нечисто что-то со стулом этим, ну и засомневались, конечно. Ведь одно дело, если в банк уйти работать или в Канаду, к примеру, уехать, и совсем другое, ежели в армию или, там, в декрет, не каждому это понравится.

Сперва стул без дела стоял, и никто на него не присаживался даже, а потом завалили его документами и забыли обо всем. Но через какое-то время отдел решили расширить, взяли пенсионера – бодрый такой старикан, языков пять знал, на японском говорил как на родном. Для него этот стул от бумаг снова отрыли и стали ждать, что же будет. Тут людей судить не стоит, – Липатов прижал руку к сердцу, и обвел своих слушателей взглядом, полным искреннего оправдания поступку бывших коллег, – просто стула другого все равно не было, а старичок был им чужой, да и то сказать, уж пожил на свете…