Свет домашнего очага - [2]

Иногда Гед именовал его Баруном, иногда Хардиком, как Миру, иногда звал его именем Старой Речи. Ведь Гед не забыл то, что знал. Только ему было нехорошо, после того времени в сухом ущелье, где дурак проделал дыру в мироздании, и он должен был запечатать разрыв смертью дурака и своей собственной жизнью. Он всё еще мог назвать истинное имя кота, но кот не проснулся и не посмотрел на него. Он пробормотал имя кота себе под нос. Барун спал дальше.

Итак, он отдал свою жизнь там, в нереальной земле. И всё же он был здесь. Его жизнь была здесь, почти вернувшаяся в начало, укоренившаяся в этой земле. Они покинули темное ущелье там, где запад это восток, а моря нет, и они шли тем же путем, через черную боль и стыд. Но не на собственных ногах или, наконец, своими силами. Нёс его молодой король, неёс старый дракон. Перенесенный беспомощным в другую жизнь, в жизнь, которая всегда была рядом с ним, немая, послушная, ожидающая его. Тень или реальность? Жизнь без дара, без силы, но с Тенар и с Техану. С любимой женщиной и любимым ребенком, ребенком дракона, калекой, дочерью Сегоя.

Он думал о том, что когда он перестал быть человеком силы, он получил свое наследство как мужчина.

Его мысли вернулись к тому пути, которым часто прохаживались на протяжении многих лет: как странно, что каждый волшебник знал об этом балансе или обмене между силами, сексуальными и магическими, и каждый, кто имел дело с волшебством, знал об этом, но об этом не говорилось. Это не звалось обменом или сделкой. Это даже не называлось выбором. Даже ничем. Это воспринималось как должное.

Деревенские колдуны и колдуньи вступали в брак и зачинали детей — свидетельство их неполноценности. Бесплодие — та цена, что волшебник уплачивал по доброй воле за свои большие способности. Но природа цены, её неестественность — разве это не порча приобретенных сил?

Каждый знал, что ведьмы имели дело с нечистыми, древними силами земли. Они плели основы заклятий, чтобы свести вместе мужчину с женщиной, заполучить желаемое, отомстить или пользовали свой дар для тривиальных вещей — исцеления легких недугов, исправления, поиска. Колдуны делали то же самое, но заговоры были нечестивыми, как и у женской магии, слабыми, как и у женской магии. Сколько из этих суждений были правдой, сколько в них страха?

Его первый учитель, Огион, получивший своё мастерство от волшебника, который узнал его от ведьмы, не научился этому злобному презрению. И все же, Где знал об этом с самого начала и еще глубже — о Роке. Он должен был отучиться и отучиться было нелегко.

Но, в конце концов, именно этому он с самого начала и учился, подумал он, и в этой мысли был малый проблеск откровения. Давным-давно в деревне Десять Ольховин. С другой стороны горы. Когда я был Дьюни. Я слушал, как сестра моей матери Раки зовет коз, и я позвал их, как звала она, своими словами — и все они пришли. И тогда я не смог разрушить заклинание, но Раки разглядела, что у меня есть дар. Это случилось, когда она увидела коз? Нет, она смотрела на меня, когда я был еще меньше, всё еще на её попечении и знала. Маг узнает мага. Как глупо думала она, что я считаю её магом! Невежественная, она была суеверной, наполовину мошенницей, из-за чего она бедно жила в этом бедном месте на нескольких обрывках знаний, нескольких словах истинной речи, куче искаженных заклинаний и ложных знаний, которые она наполовину считала ложными. Она обладала всем тем, что подразумевали на острове Рок, когда они смеялись над деревенскими ведьмами. Но она знала своё ремесло. Она осознавала свой дар. Она осознала своё сокровище.

Он потерял нить своих мыслей в потоке медленных личных воспоминаний о своем детстве в этой деревне на круче, сыром постельном белье, запахе древесного дыма в темном доме в сильный зимний холод. Зима, когда день, в который он был накормлен, был чудесным днем, о котором долго можно было вспоминать, и половина его жизни была потрачена на то, чтобы уворачиваться от тяжелой руки отца в кузнице, в кузнице, где он должен был качать меха, пока его спина и руки не горели от боли, а его руки и лицо горели от искр, от которых он не мог увернуться, и все же его отец кричал на него, бил его, отшвыривал его в ярости. Ты можешь держать огонь ровным, ты бесполезный дурак?

Но он не будет плакать. Он побьет своего отца. Он выдержит это и будет молчать, пока не сможет победить его, убить его. Когда он станет достаточно большим, когда он станет достаточно взрослым. Когда этого знания было достаточно.

И, конечно, к тому времени, когда он достиг достаточного, он знал, что эта злоба была пустой тратой времени. Это не было дверью к его свободе. Слова — были: слова, которым его учила Раки, по одному, скупо, неохотно отдавая их, с трудом заработанные, малые количеством и разделенные друг от друга. Название воды, которая поднялась из земли как родник, когда вы произносите ее имя вместе с еще одним словом. Имя ястреба, выдры и желудя. Имя ветра.

О, радость, о, гордость от знания имени ветра! Чистый восторг от силы, от знания, что у него есть сила! Он выбежал прямо к Верхнему Перевалу, чтобы побыть там одному, радуясь сильному ветру, дующему на запад, издалека через Каргишское море, и он знал его имя, он командовал ветром…