Свет далекой звезды - [49]

И все же он не ощущал никакой усталости, пока не увидел эту цифру «8». А сейчас вдруг ноги отяжелели, как после продолжительной ходьбы, стало жарко.

— Вот я и пришел, — сказал себе Завьялов. — Наконец-то!

Где-то на верхних этажах позвякивал лифт, но Завьялов не стал дожидаться, пока он спустится, и пошел вверх по лестнице.

Восьмая квартира…

Завьялов почувствовал, что совсем выбился из сил. Такого с ним еще никогда не случалось, даже после самых трудных, самых опасных полетов.

Он прислонился к лестничным перилам, неотрывно глядя на черную пуговку звонка справа от двери. Посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Если Оля там, за этой дверью, то, наверно, сейчас собирается на работу. А может быть, еще только встала: во многих учреждениях начинают работать с десяти…

Внезапно Завьялову стало страшно. Захотелось уйти, сбежать по лестнице вниз, пока дверь не открылась. То, о чем о» не хотел думать, те мысли, те опасения, которые так усердно пытался навязать ему Симонюк, вдруг завладели его сознанием.

Оля оставалась для Завьялова все той же восемнадцатилетней девушкой, которую он видел в легком пальтишке на берегу Волги и в синем летном комбинезоне там, на фронтовом аэродроме…

Он не думал, не мог представить ее сейчас в какой-то определенной квартире, рядом с какими-то реальными, сегодняшними людьми. В его памяти она была связана с его прошлым, со воем тем, что было самого хорошего и светлого в этом прошлом. А теперь перед Завьяловым была реальная, зримая дверь, обитая коричневым дерматином, и за нею — сегодняшняя, облеченная в плоть и кровь Оля. И ему стало страшно, голос Симонюка вновь зазвучал в его ушах.

Он понял, что если сейчас же не позвонит у этой двери, то бросится бежать вниз по лестнице. И тогда он сильно, с ожесточением, так как нажимал гашетку пулемета, надавил на черную пуговку звонка.

Завьялов услышал щелчок английского замка, и дверь открылась, Женщина в цветастом халате стояла в полумраке передней. На вид ей было лет пятьдесят. — Вам кого?

— Миронову… Простите, Ольга Алексеевна Миронова здесь живет?

— Вы ошиблись, — недовольно ответила женщина, плотнее запахивая свой халат.

Сейчас она закроет дверь, сейчас…

— Извините, одну минуту, — торопливо заговорил Завьялов, — я специально приехал из Москвы… Ведь это дом четырнадцать, правда?

— Какая вам нужна квартира?

— Восемь, восемь!

— Ну, это и есть восьмая квартира. Только никакой Мироновой тут нет.

— Но… но, может быть, ее фамилия уже не Миронова, — с отчаянием проговорил Завьялов. — Мне нужна Ольга Алексеевна, понимаете? Ольга Алексеевна!

Очевидно, женщину в халате удивили отчаяние и дрожь в голосе этого странного, растерянного человека.

— Гражданин, — медленно и назидательно сказала она, — я же вам объясняю, нет тут никакой Мироновой и никакой Ольги Алексеевны. Здесь Лазаревичи живут.

— Но… еще одну минуту! У меня есть точные сведения, что человек, которого я разыскиваю, жил здесь. Может быть, она переехала? Должны же вы знать, кто жил здесь до вас! В 1950 году она…

— В каком году? — прервала его женщина.

— В пятидесятом! У меня есть официальная справка, она жила именно здесь, в этом доме…

— Да послушайте, что вы такое говорите? Этого дома в пятидесятом и в помине не было! Он всего год, как построен.

— Всего год?!

Завьялов произнес эти слова с таким разочарованием, что женщина смягчилась.

— Войдите, — пригласила она, — что же на пороге стоять, раз такое дело.

Завьялов переступил порог. Женщина закрыла дверь, протянула руку к стене. Щелкнул выключатель, под потолком зажглась лампочка в матовом абажуре.

— Тут все дома новые, на этой улице, — сказала женщина, — за три года построили.

Завьялов наконец пришел в себя. Мысль его снова начала работать четко и напряженно. Он спросил:

— А прежний дом четырнадцать стоял на этом месте?

— А кто же его знает! Мы раньше совсем в другом районе, на Лиговке жили. Четверо в одной комнате. Тридцать лет так ютились… А тут вот…

Она улыбнулась. Видимо, ей еще трудно было сохранять безразличное спокойствие, когда дело касалось ее новой квартиры.

— Да вы заходите, заходите, — заторопилась она, — квартиру посмотрите… Две комнаты, ванная, кухня — финская столярка…

— Спасибо, я очень тороплюсь. Значит, вы не знаете, где стоял старый дом четырнадцать? А кто мог бы сказать?

— Ума не приложу, — задумалась женщина. — Может быть, домоуправление? Оно в нашем же доме, на первом этаже. Как в подъезд спуститесь, то сразу направо.

— Спасибо. Простите, что побеспокоил. Такая неудача, что тот дом снесли…

— Это почему же неудача? — строго спросила женщина. — Тут знаете, какие дома были? Старые, рухлядь. А теперь — вот что!

— Нет, нет, я не о том. Это, конечно, хорошо, что новые дома. Очень хорошо. И вам стало лучше. Поздравляю вас с новосельем…

В конторе домоуправления Завьялова тоже ждала неудача: и там не знали, где стоял старый дом номер четырнадцать. Ему посоветовали обратиться в райсовет. Там есть и архив, и, вероятно, знают, кто и куда переселился.

Нет, в райсовет он не пойдет, лучше в военкомат, в тот самый, где ей вручили орден.

Некоторое время Завьялов стоял на тротуаре, всматриваясь в уходящую перспективу новых домов. Хорошие дома! Только уж слишком однообразны. Впрочем, та женщина об этом, наверно, не думает, да и другим новоселам, а их тысячи, вряд ли это сейчас приходит в голову. Они просто наслаждаются человеческими условиями жизни. Думать об однообразии архитектуры они будут потом, когда утихнут первые радости. К хорошему быстро привыкаешь.