Сверхзадача - [18]

…Итак, подавил боль. В области латеральной мышцы верхнего предплечья — сознание того, что он употребляет привычные термины, наполнило тайной радостью приближения ко второй лестнице, — ощущалась поверхностная жгучая боль, отдающая внутрь. Если задет центральный нерв — а что еще? — то, учитывая состояние периферийных рецепторов…

Он сделал ошибку. Не следовало так сосредоточиваться на этом. Подняв правую руку, он потрогал болевшее место. Боль славно удесятерилась, пришлось кричать. Не смог он приказать и глазам. Они открылись, чтобы увидеть рану, где рождалась эта нестерпимая боль. Весь план постепенного овладения спиралью рухнул напрочь.

Но в тот же миг, когда он увидел кровоточащую рану на руке, вместо наступления хаоса все вдруг просто и спокойно стало на свои места.

— Гилл, ты идиот! — сказав это, он почувствовал неописуемую радость от долгожданного слияния с ускользавшей спиралью. — Наложи бинт, иначе истечешь кровью!

Неуверенно поднявшись с пола, он едва устоял — голые ступни поскользнулись на гладком пластике пола командного салона.

Кресло, в котором прежде лежал Норман, пустовало. Как попал сюда робот? Почему он лежит, уткнувшись в пол, и что это под ним?..

Стоп!

Сначала займемся раной. Если не уберечь этого нового тела, кто знает, когда еще раз представится такой случай? Юму сидел на ступеньке той первой лестницы — спирали. Собственно, даже не Юму, а бесконечные вереницы картинок-воспоминаний, которые в равной степени принадлежали и ему, Гиллу. Вплоть до того момента, когда копье Гаима разорвало левое плечо. Жаль, воздействие инфразвука оставляет провалы в памяти, и теперь не узнать подробностей пути, который привел Юму от удара копьем до кресла в командном салоне, под огромный полусферический шлем главного консоциатора.

Только спускаясь по лестнице, Гилл заметил, что хромает. Этого, к сожалению, поправить нельзя. Пускай уж так, могло быть и хуже, окажись на месте Юму однорукий или чем-то больной… От рецепторов и от Большого Мозга можно требовать многого, но более высокий уровень селекции просто недостижим. Поймать в фокус движущийся предмет, мгновенно сравнить его со всей коллекцией, собранной Эдди, и, убедившись в правильности выбора объекта, включить программу — задача выполнимая. Конечно, неплохо было бы еще узнать, сколько лет этому телу. Он молод — Юму, во всяком случае, чувствовал себя молодым, — но это определение весьма туманно. Кроме того, следовало бы точно установить среднюю продолжительность жизни охотников в племени. Иначе не будешь знать, на что рассчитывать…

Уж не повторится ли вновь скачка наперегонки со временем, наподобие той, которую Гилл выдержал в момент рождения идеи?

Вид перевернутой вверх дном медицинской комнаты и на этот раз доставил удовольствие. Неплохая работа… Необходима, однако, осторожность, чтобы не споткнуться и не повредить кабели или места спайки. Гилл примирился с хромотой — если бы не она, Юму никогда не научился двигаться с такой осторожностью. Оборудование надо беречь, оно еще пригодится.

Пальцы рук оказались непослушными и неловкими, как, впрочем, и управляющая ими воля. Он долго возился, пока остановил кровотечение, предварительно продезинфицировав рану. Пластырь тоже плохо ложился на волосатую кожу, пришлось заливать коллодием. После этого он отыскал болеутоляющие таблетки, но проглотил только четвертую часть обычной дозы. Теперь он на двадцать кило легче, а кроме того, нервная система Юму не испытывала ничего подобного. Пусть уж лучше боль, чем отравление, а о фортфере вообще не может идти речи. Гилл с сожалением повертел в пальцах таблетку чудодейственного средства, она напомнила о той помощи, которую оказывала при составлении программы… Но механизм действия фортфера слишком затрагивает лимфатическую систему, а эта система и есть, собственно, сам Юму. Рискованный эксперимент, даже слишком.

Гилл направился в душевую, чтоб смыть кровь. Кроме того, горячий и холодный душ освежит его, в какой-то мере заменит допинг, от которого он воздержался.

Глянув на себя в зеркало, он ужаснулся и невольно отпрянул. Вся психологическая подготовка летела к черту — на него глядел тощий, жилистый человечек, покрытый редкой шерстью и совершенно голый; изуродованная нога была сантиметров на пять короче здоровой. Безволосое лицо, изрезанное глубокими морщинами, низкий, надвинутый на глазные впадины лоб, продолговатый череп, заросший густыми космами волос, напоминал портрет неандертальца, висевший в музее дарвинизма. Было от чего прийти в отчаяние!.. Лишь выражение темно-карих, смышленых и внимательных глаз доставило Гиллу некоторое утешение. Зрачки, сузившиеся от необычно яркого для них света, превратились в точки, но не потеряли живости.

«Слава богу, неглуп, — подумал Гилл с надеждой. — Ничего, будем учиться». Он поощряюще улыбнулся и едва не упал, такой отталкивающей вышла гримаса с оскаленными зубами. «Улыбаться тоже!» — добавил он про себя. Мышцы не так просто воспринимают изменившееся содержание психики, для этого нужно время. Об этом он знал из опытов, проводившихся еще там, на Земле. Эксперименты! Только теперь он понял — и от сознания этого у него вдруг перехватило дыхание, — понял на собственной шкуре, впрочем, даже еще не на собственной, а на общей с Юму, — что великий Бенс просто обманщик, а его всемирно известные опыты не более как нагромождение неудач. И даже не обманщик, а трус. Как он рассуждал об этике, морали, гуманизме! И этой болтовне верили. И не только он, Гилл, а и другие, все верили, все! Несчастный кретин, давший согласие стать подопытным кроликом, произносил вызубренный урок, а затем аппараты измеряли, насколько череп живой обезьяны под волнами консоциатора способен воспринимать комплекс импульсов, составлявших человеческую психику, предварительно закодированную и введенную в память электронного мозга, компьютера, и затем Бенс благодушно подавал знак.