Сверхприключения сверхкосмонавта - [23]

Вот сейчас вообще-то надо спать, и я уже спал бы, если бы мой отец не устроил мне эту сцену, а теперь надо послушать ленту магнитофона, на которой записана моя так называемая беседа с отцом; ещё и воспоминания о себе надо записать шифрованным текстом. Хорошо бы попросить отца подписать текст сегодняшней сцены и удостоверить, что всё так в точности и было. Но ведь текст будет зашифрован, и, взглянув на мой шифр, отец, наверное, взорвётся: "Что ты мне подсовываешь какую-то китайскую грамоту!.." — и так далее и тому подобное. Ладно, обойдёмся без подписи. Тем более, что весь разговор записан на магнитофон.

Вот, не даст соврать магнитофонная плёнка, товарищи потомки! Я перекрутил плёнку и нажал на клавишу проигрывателя, но звука никакого не было. Значит, где-то что-то не сработало. Неужели пропало столько времени даром? Может, попросить отца устроить мне эту сцену ещё раз — специально для потомков. Они же могут не поверить, что мне приходилось жить, учиться, работать и готовиться в такой нечеловеческой обстановке при полном взаимном непонимании. Я прислушивался. Отец ещё не спал. За стеной отчётливо продолжал звучать его голос.

— "Представьте себе хотя бы молодого самоуверенного врача. У него и мысли не появится, что поставленный диагноз неплохо бы перепроверить, посоветовавшись с опытными коллегами. В результате неверно определена болезнь, неверно назначено лечение… А разве приятны самоуверенные люди в общении? Жить, работать рядом с ними?.."

"Интересно, к чему это папа вдруг заговорил о врачах", — подумал я.

Снова приготовил магнитофон к записи, проверил его:

— Раз-два-три! Раз-два-три! Даётся проба! Даётся проба!

Прослушал звук — всё было в порядке. Я вышел в столовую…

ВОСПОМИНАНИЕ ДЕСЯТОЕ. Его величество — человеческое электричество

В столовой отец действительно читал маме какой-то журнал:

— "С ними трудно. Они всегда всё знают, неспособны к самокритике, не терпят возражений, обрывают собеседника на полуслове. И никогда не заметят, что обидели, унизили товарища. Если самоуверенность и приводит иногда к успеху, то он, как правило, случаен, под ним нет твёрдой основы. Так что не стоит им завидовать".

Не дожидаясь, когда отец закончит читать, я сказал:

— Папа, надо повторить!

— Что повторить? — удивился он,

— Сцену, — пояснил я.

— Какую сцену?

— Надо повторить ещё раз сцену, которую ты здесь мне устроил, — сказал я.

— Какую сцену? — переспросил отец, вытаращив глаза. — Что ты называешь сценой?

— То, что… мы недавно разыграли здесь в столовой, — объяснил я. — Да, называю это сценой, и её надо повторить слово в слово.

— Как повторить? — удивился отец ещё больше. — Почему повторить?

— Понимаешь, магнитофонная плёнка не записала. Я сейчас восстановлю все наши реплики и мы повторим всё сначала.

Я сел за стол и стал, как всегда, делать три дела сразу (писал, разговаривал с отцом, левой рукой сжимал теннисный мяч). Я писал, восстанавливая слово за словом всё, о чём мы говорили за столом.

Я вообще-то могу писать одновременно левой и правой рукой, причём разный по смыслу текст, но если бы я это стал делать, то привел бы отца окончательно в шоковое состояние. Поэтому я писал скоро, но нормально — только правой рукой.

Быстро восстановив текст нашего разговора, я протянул его отцу и сказал:

— Здесь всё, что ты мне говорил, только перед записью на плёнку, надо над ролью отца хорошенько поработать.

— Над какой ролью! Какого отца! Перед какой записью? — ничего не понял отец.

— Объясняю, — терпеливо произнёс я, — ты, папа, только вложи в свои слова побольше ярости и говори почётче… и вообще конфликтуй, — посоветовал я ему, — по-серьёзному.

— Как? — вскричал отец, до которого только сейчас и дошло, что я буду записывать состоявшийся наш разговор на магнитофон. — Меня в моём собственном доме мой собственный сын будет записывать на магнитофон, да ещё при этом будет режиссировать и называть мои слова репликами и указывать мне, что мне говорить и даже как мне говорить?! Сегодня меня записывают на магнитофон, а завтра… — на слове «завтра» отец чуть не задохнулся, — а завтра меня, может быть, будут ещё и снимать на киноплёнку?!

— Минуточку, — сказал я, перестав делать два дела (писать и накачивать мышцу левой руки), папина мысль мне понравилась.

Как это мне самому в голову не пришло снять документальный фильм из моей жизни. Снятый и озвученный фильм! Что может быть более достоверным!

— Минуточку! — воскликнул я. — Это идея! Сегодня ты, папа можешь спать, а завтра мы эту сцену и озвучим и снимем!

— Завтра снимем?! — закричал отец. — Впрочем, я не уверен, не уверен, что меня уже сегодня, сейчас почему-то и для чего-то не снимают!.. — С этими словами он вскочил со стула и, схватившись за голову руками, скрылся в своей комнате. — Нет, я один с ним не справлюсь, — донёсся его голос, и, неожиданно высунув голову из полуоткрытой створки двери, он сказал: — Я тебя предупреждаю, что я сейчас же обзвоню всех наших родственников. Я с тобой один не справлялся, не справляюсь и никогда не справлюсь! Вот сейчас позвоню твоему дяде Пете, и дяде Мише, и дяде Сене, и тогда ты увидишь! Вместе с дядями-то мы уж тебя скрутим в бараний рог!