Сверхновая американская фантастика, 1996 № 05-06 - [31]

К примеру… [статья одного друга Айзека по астрономии] содержит вычисления, не представляющие для меня особого интереса, но из нее же я почерпнул мысль о том, что Земля и Луна — два объекта, блуждающие в границах объема единого тела, вращающегося вокруг Солнца. Такая идея никогда не приходила мне в голову, но теперь, когда ее заронили в мое сознание, я возвращаюсь к ней снова и снова. Она делает мое представление о Вселенной более полным; она доставляет мне то наслаждение нового знания, что дает удачная рифма поэту или внезапное откровение мистику. Учиться — значит расширять пределы познанного, ощущать больше, узнавать для себя новые аспекты жизни. Нежелание учиться или даже та легкость, с которой признают необязательность обучения — это формы самоубийства; по сути дела, самоубийства в более полном смысле слова, нежели насильственный обрыв жизни физической оболочки.

Сейчас я пишу статью для F&SF на предмет, который сам не очень хорошо понимаю, но к тому времени, как я ее закончу, обязательно пойму. На самом деле мне иногда представляется, что мои статьи — объемный план самообучения. И мне помогает. Нет ничего лучше, чтобы заставить себя продумать что-то досконально, чем написать об этом статью.

Все, что существует, развилось, по моему мнению, из случайного приложения законов Вселенной. Я нахожу гипотезу о направляющем высшем разуме гораздо менее правдоподобной, чем — о случайном процессе, который просто возникает здесь в данный момент времени. Он мог бы возникнуть где-то еще, но случилось так, что он здесь…

…Мы должны различать научное знание и знание вообще. Научное знание — как бы только один из видов знания. Оно достигается особым образом. Есть знание, достижимое и другими способами. Например, молодой влюбленный знает, что его возлюбленная — самая прекрасная девушка на свете. Он не измеряет ее так и эдак; он знает по собственным неописуемым, неизмеримым никакими приборами ощущениям.

[О письме поклонника]

Он отвечает на мою недавнюю статью, в которой я развенчиваю мистическое объяснение Вселенной. Он утверждает, что в нашей планетарной системе Солнце соответствует мозгу, девять планет — девяти основным отверстиям в человеческом теле (два глаза, два уха, рот и, я полагаю, уретра и анус, — молодой человек, очевидно, не рассмотрел кое-что как следует, или он считает человеческим только мужской организм, иначе ему пришлось бы объяснять и десятое отверстие), астероиды (как взорвавшаяся планета) — пуповине (как отверстию, когда-то существовавшему, но исчезнувшему). (А может, пояс астероидов и есть то десятое отверстие, исчезнувшее при изменении пола?) Этот парень также утверждает, что если бы мы могли счесть все астероиды, кометы и меньшие тела, то число равнялось бы количеству пор в коже — малых отверстий.

Я послал ему открытку, в которой говорится: «Великолепно обосновано! И впрямь, пупок, так же, как и астероиды, находится посередине тела».

[1968] Я получил уже два письма от людей, недовольных моими откровенными высказываниями в адрес Великовского, первое — от социолога, второе — от философа, не соглашавшегося с моим «догматичным» отношением к Великовскому, являющимся следствием того, что я, как и многие ученые, желаю задавить его, несмотря на то, что он приглашался во многие колледжи известными деканами и везде был встречен большими, полными энтузиазма толпами.

Я отписал этому философу, что не может быть одновременно и то, и другое. Если Великовского постоянно приглашали беседовать с толпами народа в колледжах, где же тут «задавление»? Однако если мерить истину величиной и энтузиазмом толп, то я не стал бы тратить время на Великовского, а сразу бы занялся проповедником Билли Грэмом.

Что я не написал, поскольку это было бы слишком жестоко, это, что про-Великовская клика собрана практически целиком из не-ученых грамотеев, таких, как мой друг — философ. Было время, когда философы считались сливками научного общества, а теперь само слово «философ» вызывает непроизвольную усмешку, которую не всегда можно разглядеть, но которая существует. Физики стали новой интеллектуальной элитой (что также не всегда оправдано, но остается фактом), а сгорающий от нетерпения философ только рад запрыгнуть на поезд теории, выставляющей физиков: а) ошибающимися глупцами и б) преступными надоедами.

[Дорогой доктор Азимов, почему, черт возьми, Вы побеспокоились отвечать на письмо, упрекающее Вас за Ваше поведение по отношению к Великовскому? За те пять минут, пока Вы написали свой ответ, положили его в конверт, приклеили марку и запечатали, Вы бы могли написать столько слов для своей новой книги. Сколько, при Вашей скорости печати? Вы у нас — математик, не я. Посчитайте и усовеститесь.]

[На полях моего письма Айзек написал напротив слова «почему»] Потому что я заядлый спорщик.

[О рецензии на одну из его научных книг]

…я сел и написал пышущее яростью письмо… я отметил, что факты остаются фактами и что я потрясен, узнав, что автор обзора предпочитает подгонять факты к теории, и что это беспокоит меня, так как в том же издании была его собственная статья, одобряющая широкое применение пестицидов, и я не уверен, безопасно ли прислушиваться к его мнению…