Сверхновая американская фантастика, 1996 № 05-06 - [29]

[1966] Я только что завершил статью, которую назвал: «Освойте Луну или умрите», — она вкратце обосновывает мой тезис, насколько важно начать строить колонию на Луне, потому что лишь колонисты смогут показать нам, как создать по-настоящему управляемую экономику, и еще потому что на их плечи ляжет дальнейшее освоение космоса. Можно задать вопрос: «Зачем тратить миллиарды долларов на освоение Луны?», и тут же на него ответить: «Если мы этого не сделаем, мы потеряем Землю. Если сделаем — завоюем Вселенную. О лучших ставках нельзя и мечтать».

[О том, как он читал лекцию маленькой аудитории непробиваемо серьезных людей.]

…так как я не подготавливаю мои встречи, меня всегда направляет реакция аудитории. Мне просто автоматически становится все веселей, если слушатели смеются… и все грустней, если нет. В этот раз мне стало так грустно, что я начал трезвое обсуждение возможной пользы лунной программы, выразив под конец надежду, что лунная колония научит людей экологически разумно существовать, что привело меня к проблеме загрязнения и перенаселения, и я совершенно «замрачнел»… Я говорил быстро, ни на чем не задерживаясь, и все ушли настолько потрясенные, что вряд ли смогут заснуть этой ночью.

Лучше бы они посмеялись.

[Об интервью репортеру европейского журнала.]

Она вытащила магнитофон и спросила: не против ли я; я ответил, что не против. (В конце концов, я не стыжусь своих слов.) Потом я в течение двух часов раскованно выражал ей свои чувства о том, что… исследования космоса — дело всего человечества, и мне больно видеть, как его превращают в соперничество нескольких держав, но, возможно, это единственный путь в нашем безумном мире; я сказал, что Луна никогда не вместит достаточное количество людей, чтобы выбрать избыток населения, и что демографический кризис должен быть разрешен к 2000-му году, но другими методами, и что мы не должны ждать помощи из космоса, а сами обязаны справиться с ним к тому времени; я говорил также и том, что мы должны прекратить загрязнение воды и воздуха и безжалостное стирание с лица Земли целых видов; и о том, что увеличение продолжительности жизни до двухсот лет — очень сомнительная выгода, так как население станет расти тогда гораздо быстрее, а продление жизни какого-то меньшинства особо ценных людей поставит вопрос: кто властен решать, поэтому мне даже думать об этом страшно; и о том, что в автоматизированном мире скука станет опасной эпидемической болезнью, и что худшим наказанием будет исключение виновного из списков допущенных к работе на срок, определяемый тяжестью преступления. И так далее, все в этом духе.

[Репортер] все повторяла с энтузиазмом, что я — первый американец, говорящий ей об этом. Это меня обеспокоило… можно, конечно, на каждом углу долдонить официальные заявления… но я могу говорить, что захочу, по крайней мере, я буду говорить, что захочу.

[По поводу шумихи в научных кругах о том, становятся или нет плоские черви обученными, если съедают кусочек другого обученного червя.]

Я относился к этому вопросу весьма подозрительно (ты же знаешь о моем «встроенном сомневателе»), но наконец решил, что это может происходить единственным способом: молекулы РНК (ключи к памяти) жертвы напрямую присоединяются к поедателю, так как организация обоих настолько низка, что им не требуется переваривать пищу одного с ними происхождения. К моему удовольствию, это стало одним из самых распространенных объяснений среди «настоящих ученых». Тем не менее [ «один очень хороший ученый»] до сих пор настаивает, что результаты работ по червям не подтверждены, а сами плоские черви не обучаются. Это доставляет мне сардоническое удовольствие, потому что, конечно, Джон Кемпбелл с самого начала уцепился за эти эксперименты, убежденный, что есть какое-то объяснение, способное опрокинуть все доводы «ортодоксальной науки». (Он за все, находящееся за гранью познанного, но не из-за того, что ценит его, а из-за того, что хочет видеть, как любители — вроде него самого — победят профессионалов, не давших ему закончить Массачусетский технологический)

А еще, читала ли ты, что метеорит, на котором были обнаружены следы жизни, — всего лишь мистификация столетней давности? Это очередное доказательство ценности постоянного сомнения. Мой принцип, если помнишь, не сомнение ради сомнения, но сомнение как необходимый барьер, который истинное может преодолеть, а ложное не может. Чем больше претендует открытие на изменение основ структуры науки, тем выше барьер сомнения. Хотя каждый должен помнить, что «сомнение» — не одно и то же, что «нежелание слушать».

Недавно во время двухчасового радио-шоу я обсуждал происхождение жизни… весьма учено, со множеством информации, выдаваемой в хорошем темпе: о развитии как следствии случайных сочетаний молекул аминокислот, эволюции, движимой естественным отбором и т. д. На втором часу слушатели начали звонить и задавать вопросы, а некоторые из звонивших оказались разъярившимися на меня пуританами. Они цитировали Библию и поносили меня за то, что я краду красоту Вселенной (как будто концепция эволюции и долгой истории звезд не были бесконечно прекрасней истории о том, как раздражительный Господь создавал и разрушал один крохотный мир, похожий на баскетбольный мяч). Одна из слушательниц, которая была даже не в силах назвать меня по имени, дрожащим от ярости голосом адресовала свои вопросы (или, скорее, порицания) только к ведущему. Впрочем, ты могла бы мною гордиться. Отвечая и этим людям, я был спокоен и вежлив. Я продолжал говорить