Сверхновая американская фантастика, 1994 № 4 - [53]

Богу вовсе не нужно возвышать свой собственный глас для того, чтобы мы обнаружили верные приметы его воли. Для этого нам достаточно наблюдать за привычными природными процессами и улавливать постоянно действующую тенденцию развития событий. Даже не слыша гласа Творца, я знаю, что звезды движутся в небесном пространстве по тем орбитам, которые были начертаны его перстом.

Если долговременное наблюдение и непредвзятые размышления привели в настоящее время людей к признанию того, что прошлое и будущее нашей истории в равной мере определяются постепенным, последовательным наступлением равенства, одно это открытие уже придает данному процессу священный характер событий, предопределенных волей верховного Владыки Желание сдержать развитие демократии, следовательно, представляется борьбой против самого Господа, и народам не остается ничего другого, кроме как приспосабливаться к тому общественному устройству, которое навязывается им Провидением.

То состояние, в котором в данное время находятся христианские народы, как мне кажется, являет собой ужасающее зрелище; течение, захватившее их, уже достаточно сильно для того, чтобы невозможно было его остановить, но еще не слишком стремительно и им еще можно как-то управлять- судьба народов находится в их собственных руках, но вскоре она станет им неподвластна.

Обучать людей демократии, возрождать, насколько это возможно, демократические идеалы, очищать нравы, регулировать демократические движения, постепенно приобщать граждан к делам управления государством, избавляя их от неопытности в этих вопросах и вытесняя их слепые инстинкты осознанием своих подлинных интересов; изменять систему правления сообразно времени и месту, приводя ее в соответствие с обстоятельствами и реальными людьми, — таковы важнейшие из обязанностей, налагаемые в наши дни на тех, кто управляет обществом.

Совершенно новому миру необходимы новые политические знания.

Но именно об этом мы почти не задумываемся: оказавшись на стремнине быстрой реки, мы упрямо не спускаем глаз с тех нескольких развалин, что еще видны на берегу, тогда как поток увлекает нас к той бездне, что находится у нас за спиной.

Ни у одного из народов Европы та великая социальная революция, о которой я намерен писать, не протекала столь стремительно, как у нас, однако она всегда шла здесь наугад.

Главы нашего государства никогда не думали о том, чтобы подготовиться к ней заблаговременно; она совершалась вопреки их воле или же без их ведома. Самые могущественные, самые интеллектуально и нравственно развитые классы не пытались овладеть ею с тем, чтобы ее направлять. Поэтому демократия была предоставлена власти диких инстинктов; она выросла, как те дети, лишенные родительской заботы, которые воспитываются на улицах наших городов, узнавая только пороки и убожество общества. Ее существование, по-видимому, еще не вполне осознается людьми, как вдруг она неожиданно захватывает власть. Тогда каждый раболепно стремится исполнить малейшее ее желание; ей поклоняются как воплощению силы; затем, когда она слабеет из-за собственной невоздержанности, законодатели начинают обдумывать неблагоразумные проекты ее уничтожения, вместо того чтобы попытаться наставить и исправить ее, и, не желая преподавать ей науку управления, они помышляют лишь о том, как бы отстранить ее от власти.

В результате в жизни общества происходит демократическая революция, не сопровождаемая при этом тем преобразованием законов, идей, обычаев и нравов, которое необходимо для достижения целей данной революции. Таким образом, мы получили демократию, не имея того, что должно смягчать ее недостатки и подчеркивать ее естественные преимущества, и, уже изведав приносимое ею зло, мы еще не знаем того добра, которое она должна дать.

Когда королевская власть, поддерживаемая аристократией, мирно управляла народами Европы, общество, несмотря на все свои лишения, чувствовало себя счастливым в такие моменты, которые с трудом можно понять и оценить в наши дни.

Могущество отдельных подданных играло роль неодолимой преграды, мешающей государю становится тираном, и короли, к тому же чувствуя, что в глазах толпы они обрели почти божественные атрибуты, находили в том самом уважении, которое они вызывали, поддержку своему желанию не злоупотреблять собственной властью.

Сохраняя огромную дистанцию между собой и народом, вельможи тем не менее проявляли к его судьбе такую же доброжелательную, спокойную заинтересованность, с какой пастух относится к своему стаду, и, не считая бедняков себе ровней, они рассматривали заботу об их участи как обязанность, возложенную на господ самим Провидением.

Не представляя себе какого-либо иного общественного устройства и не мечтая вообще о возможности когда-либо стать равным со своими начальниками, народ принимал их благодеяния и не обсуждал их права. Он любил их тогда, когда они оказывались милосердными и справедливыми, и без ропота, не испытывая низменных чувств, подчинялся их суровости как неизбежному злу, посылаемому ему десницей самого Господа. Обычаи и нравы, кроме того, в определенной степени ограничивали тиранию, утвердив своего рода законность в мире, основанном на насилии.