Сверхновая американская фантастика, 1994 № 06 - [17]

Я впал в панику — сил для сопротивления не было. Заглянув в бездну, я растерял остатки мужества. Но собираться с силами надо.

И тут я вспомнил свои рассуждения о ребенке, и меня словно озарило. Ребенка можно запугать потому, что он сам не знает своих способностей. А ведь самое важное в каждом ребенке то, что он — потенциальный взрослый — ученый, или поэт, или политический лидер.

Видимо, со мной происходило то же самое. Я внезапно вспомнил рассказ Карела о первой стычке с паразитами, когда его глубинные жизненные силы собрались перед битвой воедино. А все ли свои силы я призвал на помощь? Я тут же вспомнил: в последнее время мне стало казаться, что какая-то сила удачи постоянно сопутствовала нам — про себя я назвал ее «богом археологии», — эта доброжелательная сила как бы оберегала саму жизнь.

Человек религиозный, конечно, назвал бы эту силу Богом. Я воздержусь от этого слова. Однако я вдруг понял, что в этом сражении у меня появился нежданный союзник. И эта мысль прозвучала словно труба идущей на помощь армии. Меня охватил безумный восторг, который трудно выразить: ни плач, ни смех, ни вопль тут не годятся — подобные эмоции в этом случае нелепы, словно попытка вычерпать море наперстком. Радость вспыхнула внезапно наподобие ядерного взрыва — я не на шутку перепугался этого чувства, наверное, не меньше паразитов. Но главное, что мне стало ясно: я сам обрел эту новую силу. Нет, то не была какая-то «третья сила» вне меня и паразитов. Я обнаружил неисчислимые запасы энергии добра, которая не действовала сама по себе — ее сначала надо извлечь, а затем применить.

Страх отступил. Стиснув зубы, я подчинил своей воле все силы. Отлично — теперь я мог их контролировать. Я развернул луч внимания в сторону врагов и, упиваясь собственной властью, произвел мощный выплеск энергии. Вот это да! Неужели во мне скрыто столько сил? Словно какой-то ураган подхватил все мои слова, идеи, гипотезы и закружил их, как сухие листья. Паразиты все поняли, но было поздно. Наверное, произошедшая со мной перемена не вписывалась в рамки их опыта. Выходит, слепой бился со слепцами. Чудовищная световая вспышка обуглила их, словно паяльная лампа — кучу личинок. Дольше нескольких секунд эту расправу продолжать было нечестно, все равно что стрелять из пулемета по детям. Я прекратил выплески энергии и почувствовал, как сквозь тело перекатываются ее волны, а вокруг головы трещат разряды электричества. Из моей груди даже вырывалось голубовато-зеленое свечение — оно мерцало волнами вспышек наподобие молнии, но я уже решил попридержать эту силу. Вряд ли в дальнейшем стоит к ней прибегать. Я закрыл глаза и заставил тело впитывать эту энергию, хотя знал, что она может разорвать меня. Постепенно она убывала, и, несмотря на весь мой экстаз победы, я был рад, что она уходила. Слишком уж она была велика.

И я вернулся, наконец, в комнату — после многочасового отсутствия. Снизу доносился шум проезжающих машин. Электронные часы показывали половину десятого. Вся простынь набухла от пота, словно я опрокинул на себя целую ванну воды. Мое зрение стало каким-то необычным: все предметы немного двоились, словно свечение дублировало их очертания Все стало вокруг необыкновенно чистым и светлым; я впервые понял, что такое мескалиновые визуальные эффекты, о которых писал Олдос Хаксли.

А еще я знал о другой угрожающей сейчас опасности: ни в коем случае нельзя думать о пережитом — ничего не получится, лишь нахлынет депрессия, а это страшнее, чем то, что происходило полтора часа назад, когда я заглянул в бездну. Поэтому я сознательно обратил свои мысли в сторону житейских проблем. Я не задавался вопросом, почему я бился с паразитами, когда у меня столько сил, почему люди сражаются с собственной жизнью, если все проблемы можно решить в мгновение ока. Мне не хотелось рассуждать о том, не было ли все это некой игрой. Вместо этого просто зашел в ванную и умылся. Зеркало потрясло меня: оттуда смотрел нормальный свеженький типчик без единого следа пережитого противоборства, разве что лицо выглядело чуть худощавей. Когда я встал на напольные весы, меня ожидал сюрприз: я похудел на одиннадцать килограмм.

В комнате раздался сигнал телескрина. На экране появился глава Урановой Компании. Мне он показался пришельцем с другой планеты. А еще я заметил в его взгляде облегчение. Оказывается, с восьми утра со мной пытаются связаться журналисты. Дело было в следующем: этой ночью скончались двадцать моих коллег — Джиоберти, Куртис, Ремизов, Шлаф, Герцог, Хлебников, Эймс, Томсон, Дидринг, Ласкаратос, Спенсфилд, Сигрид Эльгстрем, — короче, остались только братья Грау, Флейшман, Райх, я и… Жорж Рибо.

Первые четверо умерли от сердечной недостаточности. Сигрид Эльгстрем перерезала себе вены, а затем и горло. Хлебников и Ласкаратос выпрыгнули из окна. Томсон сломал шею в загадочном эпилептическом припадке. Герцог перестрелял всю семью и застрелился сам. Остальные приняли либо яд, либо — сильную дозу наркотиков. Двое скончались от кровоизлияния в мозг.

Рубке был в истерике — Урановая Компания приобрела себе весьма дурную репутацию, ведь почти все жертвы гостили в последнее время у нас, а значит — и у Компании; многие из них встречались с Рубке. Я как мог успокаивал его, хотя сам был потрясен и просил не пускать ко мне ни одного репортера. Когда он сказал, что звонил Райху, но ответа не получил, я почувствовал, как желудок мой превращается в глыбу льда. «Что же теперь делать», — с большим трудом соображал я. Наверное, лучше всего завалиться спать. Но я решил позвонить Райху по своему специальному коду. Трудно описать, как отлегло у меня на душе, когда на экране появилось его лицо. Первым делом он сказал: