Сверхчеловек. Автобиография Иисуса Христа - [22]

Я сел подле него. Он покосился на меня, будто увидел призрака. Симон что-то сказал людям, и толпа затихла.

– Мое имя Йесус, – сказал я. – Хочешь ли ты, чтобы я исцелил тебя?

– Да, равви, – жалобно проблеял мельник, открыв глаза. – Спаси меня, грешного человека, я умираю.

– А хорошо ли ты делаешь свою работу? – спросил я.

– Да, – простонал он.

– А можешь ли ты отделить весь песок от муки? – Я взглянул на него, как в день последнего суда. – Тот песок, который оставляют твои каменные жернова в муке?

– Этого никто не может, равви, – ответствовал мельник, – и я не виноват, потому что все жернова истончаются в песок.

– Так как же ты можешь отделить правду от лжи, – воскликнул я, – если даже простой песок не в твоей власти? Твоя кроткая жена терпит от тебя страдание, хотя ни в чем перед тобой не согрешила, и это начертано на небесах!

Люди в саду загалдели, а мельник, не имеющий сил даже на то, чтобы плакать, прохрипел:

– Верю! Верю! И больше не усомнюсь в своей жене никогда, если Бог смилуется надо мной и пошлет мне исцеление.

– Сегодня же к вечеру будешь здоров, – сказал я.

Так и случилось.

Вся Сихзра была у наших ног. Мы провели в доме мельника три дня и, приятно отягощенные его подарками, отправились дальше.

Иногда бывает полезно вернуть женщине честь. «Хвалю Тебя, Боже, что Ты не создал меня женщиной», – так молятся многие евреи перед сном, и я думаю, это неплохая молитва…

Мы вернулись в Кафарнаум, но слухи о моем бесчинстве у стен Храма опередили меня, и в этом было мало хорошего. Цель не была достигнута, потому что за редким исключением люди воспринимали это как преступление, не имеющее никакой высшей цели. Да и мне больше не хотелось совершать подобные подвиги, рискуя быть растерзанным толпой, и я подумывал о том, чтобы стать обычным скромным лекарем в Кафарнауме, этом тихом зеленом городе, который мне так приглянулся.

Правда, я не знал, что делать в таком случае с учениками. К тому времени они настолько отвыкли выполнять какую-нибудь обычную однообразную работу, что могли погибнуть без меня от скуки, голода и тоски.

Благодаря урокам врача-сирийца Априма я мог помогать людям как врач, но что было делать им? Положение учеников усугублялось тем, что каждый из них, в большей или меньшей степени, действительно видел во мне мессию и не хотел бросать учителя, способного ввести их в пределы Господни.

Первым делом в Кафарнауме я, оставив учеников околачиваться на рынке (сообразительные люди в толпе всегда могут как-то подзаработать), пошел в дом добросердечной вдовы, но ее там, увы, не оказалось, она по-прежнему жила у своих старых родителей, а дом заняла семья хайятов, выходцев из Армянского царства, глава которой, тучный волосатый торговец, каким-то образом убедил вдову, что является ее дальним и любимым родственником. Как и следовало предполагать, хайяты довольно грубо и с насмешками прогнали меня. Что ж, ради такого дома в одном из лучших городов мира действительно стоило покинуть Армению.

А вот мне не стоило выселяться в свое время из этого дома, боясь прослыть эпикурейцем, и не важно, что подумали бы некоторые желчные люди…

Априма я не нашел, он покинул маленькую каменную пристройку на территории маслобойни, где жил, и ушел из города, потому что был обвинен родственниками местного главы таможни в том, что не смог спасти ему жизнь. У чиновника было больное сердце, и Априм порекомендовал ему не пить вина, а главное – уйти на покой, передав начальственные заботы кому-то другому. Но чиновник настойчиво требовал чудесного лекарства, добился, чтобы Априм дал ему масляную настойку шалфея для растирания груди, и однажды утром умер.

Я наведался еще к нескольким людям в городе, которые раньше любили слушать мои проповеди, – мне дали еды и немного денег, но никто не предложил остановиться в своем доме.

В итоге нам помог знакомый рыбак, выделив для жилья один из тех амбаров на берегу, в которых вялится рыба.

Мы вымылись в озере, сварили и съели похлебку из рыбы (большой котел нам одолжила на время жена этого рыбака) и, когда стемнело, продолжали беседовать, сидя вокруг костра. На холме светились редкие желтые огни города. Оттуда прибежала черная собака, я погладил ее, дал ей остатки похлебки, и она сидела рядом с нами. За спиной каждого из нас плясала живая, быстрая и абсолютно реальная тень, и казалось, что нас не шестеро, а тринадцать, потому что под определенным углом тень крупной собаки неотличима от тени вольнолюбивого еврея.

Глава 11 Корабль

Ночь была очень холодной. Я оказался на одной из покрытых снегом и льдом вершин горы Ермон. Луна отсутствовала, а звезды почему-то светили не только сверху, но и вокруг меня, словно вершина отделилась от горы, взлетела и повисла немыслимо высоко в небе. Я был в льняной тунике и шерстяном плаще, подпоясанном ремнем, но эта одежда плохо помогала согреться, и сразу стали мерзнуть ноги – на них были мои обычные истертые сандалии, а еще больший холод исходил от тверди, на которой я стоял. «Хорошо, что тут хотя бы нет ветра», – подумал я, озираясь.

Небо было знакомым, но как будто сдвинулось, открыв справа невидимую прежде группу созвездий, имен которых я не знал. Пытаясь понять, как очутился здесь, я заметил, что звезды надо мной были чуть ярче, чем те, что внизу, и вдруг понял, что вокруг – лишь отражение звезд в черной воде.