Свердлов - [25]

И вот наступил день, когда Якову Михайловичу пришлось сесть в лодку и в сопровождении двух вооруженных надзирателей отплыть в Максимкин Яр.

Свердлова поместили в доме плотника Кудрина. «Представь, — писал Яков Михайлович жене 13 октября 1911 года, — узкую комнату в 3 шага ширины и 7 длины, почти то же, что и камера в предварилке. По одну стену — два маленьких оконца, по другую — одно. К одной стене, выходящей на улицу, приделана кровать на манер одиночных нар из досок, далее сундук, столик и бок другого стола у другой стены, рядом с окошком, к другой стороне кот[орого] примыкает полочка, на ней лежат мои книги. Стену внутреннюю изображает деревянная перегородочка, не доходящая до потолка, и бок русской печки, затем крохотная дверь, ведущая в хозяйскую половину. Стол, за кот[орым] пишу, довольно удобный, покрыт клеенкой. Горит небольшая 7-линейная лампочка. Я уже привык к такому свету, кот[орый] раньше считал бы слишком скудным. Комната низкая, оклеенная мною снизу доверху газетами… Вот тебе моя обстановка».

В этой-то обстановке прошла для Якова Михайловича зима 1911/12 года. Это были едва ли не самые тяжелые месяцы в его и без того суровой жизни профессионального революционера. Яков Михайлович остался без почты, без газет, под надзором бесцеремонных стражников, которые то и дело вмешивались в его жизнь. Вместе с хозяином дома Свердлов занимается охотой, рыбной ловлей, участвует в хозяйственных работах, чтобы добыть необходимое пропитание.

Долгая и суровая полярная зима, одиночество, отсутствие связей с товарищами угнетали Свердлова. Тяжело переживал он и перебои с почтой. Ухудшилось его здоровье. Как-то он провалился по пояс под лед. Трижды отмораживал себе лицо, до крови потрескались руки.

Но письма Свердлова из гиблого Максимкина Яра были полны другим. «…Проживу и бодрость, энергию сохраню, — подчеркивает Свердлов в письме к жене. — Не растрачу на борьбу со своими настроениями своих сил, для них найдется и иное, более целесообразное применение».

Все думы и помыслы Якова Михайловича в крохотной комнатке в глухом таежном селении были по-прежнему с партией, с революцией, с которыми он навсегда связал свою жизнь. «Эх, кабы знать, что письмо дойдет наверняка, — сокрушался Яков Михайлович в письме жене 13 октября 1911 года, — просил бы списаться и с Над. К. и с Мих. Ст. и другими, вроде Сергея, написал бы и сам им…» Над. К. — это Надежда Константиновна Крупская, это весточка Владимиру Ильичу Ленину. Мих. Ст. — это Михаил Степанович Ольминский, видный деятель большевистской партии, один из близких друзей Свердлова.

Яков Михайлович был реалистом. Это величайшее ленинское качество профессионального революционера. Как говорил он сам: «…исхожу из факта, а раз зимовка стала фактом, то нечего и говорить». И он развертывает активную деятельность даже в самых необычных условиях. Занимается с хозяйкой дома Д. В. Кудриной и ее подругой, готовя их к учительской работе. Продолжает изучать французский язык. По ночам читает и перечитывает, вплоть до объявлений, старые газеты. Организует театральный кружок из местной молодежи, ставит чеховского «Медведя». Выступает против местного реакционера — священника Покровского.

Немало хлопот доставил этот ретивый поп Свердлову. Вместе с надзирателями он выслеживал Якова Михайловича, подбил стражников сделать у него обыск, давший для блюстителей порядка неожиданный результат. У Свердлова были изъяты чертежи. Ни поп, ни стражники в них не разобрались. Тогда они решили послать их по начальству, которое выругало надзирателей, так как чертежи оказались теоремой Пифагора, которую Яков Михайлович объяснял своим ученицам. «Поздравляю вас с новым товарищем по службе, — иронически обратился Свердлов к своим стражникам. — В России так и полагается: крест и шашка — большая родня».

Покровский назвал Свердлова «искусным ловцом человеков в сети диавола». В своей проповеди против него поп хотел опорочить революционера. Но получилось наоборот — к Свердлову потянулись местные жители, они жаловались на Покровского, который освящал ежегодный грабеж охотников — остяков и эвенков русскими купцами. Приходили рабочие Обь-Енисейского канала, всегда бывала максимоярская молодежь. «Молодежь полюбила Якова Михайловича, — вспоминала Д. В. Кудрина, — чуть не каждый вечер собиралась у него. Он игры всякие знал. Часто пел, любил петь революционные песни».

Так проходила зима.

Кипучая натура Свердлова требовала действий, свободы. Соединиться с товарищами по нарымской ссылке, чтобы устремиться дальше, в революционные центры России, стало заветной целью Якова Михайловича. На помощь пришли нарымские большевики, которые развернули энергичную, активную кампанию за возвращение Свердлова в Нарым. Под их натиском нарымский пристав Овсянников сдался и в канун 1912 года отправил губернатору письмо, в котором предлагал перевести Свердлова в Нарым, мотивируя это тем, что ежемесячно возить ему так далеко пособие крайне обременительно для должностных лиц.

В феврале 1912 года Свердлов прибыл в Нарым и сразу же встал в ряды активных работников местной партийной организации. «Вначале, — признается Свердлов жене в письме от 23 февраля 1912 года, — я собирался вести замкнутую жизнь, обложился книжками, в особенности периодическую литературу окота пересмотреть, ведь Максимка не менее тюрьмы отрывала от всех и всего. Но это не удалось. При бедности в интеллигентных силах, при моем общественном темпераменте, я не мог выдержать и сдался на просьбы, уговоры, приставания товарищей, согласился читать и лекции по политической] экономии, и рефераты, а теперь проявил инициативу и сам затеял собеседования по таким живым вопросам, как оценка момента, избирательная] камп[ания], характер работы и пр., причем взял на себя роль докладчика и т. д.».