Свердлов - [2]

А когда разразилась революция в Германии, Свердлов был одним из тех, кто направил в Берлин людей и черные сухари — все, что могла дать тогда Советская Россия.

Было время, когда большевиков-ленинцев на Западе рисовали не иначе как бородачами, в шапке набекрень, с ножом в зубах. На европейского обывателя это поначалу действовало. Давно уже историей большевистской партии наши идейные враги занимаются всерьез. Но стоит только зарубежным фальсификаторам коснуться личности ленинских соратников, как снова появляется штамп — кожаная тужурка, маузер, металл в голосе, неулыбчивое, каменное лицо…

Яков Михайлович Свердлов словно бы нарочно подходил внешне под этот стандарт — у него был могучий бас, перекрывавший митинговую разноголосицу, он носил неизменную кожаную тужурку, решимость во взоре его не оставляла никаких сомнений. И в то же самое время Свердлов всем своим существом начисто опровергал мещанское представление о революционере.

Он был добрым, чутким товарищем, нежным, заботливым мужем и отцом. Письма его к жене наполнены огромной теплотой. А жили они в условиях, когда «мало вместе, больше вдали, радость — день, печаль, тоска — месяцы»[1].

Ничто так не свидетельствует о подлинной культуре человека, о его душе, как письма настоящего человека, лишенного других способов общения с людьми.

Письма Свердлова к товарищам по партии, к юной Кире Бессер (дочери уральского инженера, с которым сдружился Яков Михайлович) — целые трактаты: о месте революционера в строю, о понимании товарищества, о литературе и искусстве, страницы, полные тонких наблюдений, высокого вкуса, точного анализа. Все это пришло не сразу. В письме к жене Яков Михайлович признавался: «Когда мы с тобой встретились, я был достаточно примитивен. Ты сумела возбудить во мне целую гамму новых, порой сложных, переживаний. Ты во многом способствовала моему „довоспитанию“, если можно так выразиться. И вот если бы пришлось подводить итоги моему росту, я должен бы был отметить прежде всего свое более разностороннее развитие. Я научился интересоваться всеми проявлениями жизни, все ее стороны привлекают мое внимание. Я научился любить изящное, красивое…»

Широта интересов его была безгранична. «Интересуюсь по-прежнему всеми сторонами жизни. Наибольший интерес — общественные науки. Литература, искусство сильно занимают. Они помогают понимать теоретически познанное развитие человечества», — писал Свердлов жене в начале 1914 года из Сибири.

Яков Михайлович был одним из самых человечных людей, поднявшихся в начале нашего века на борьбу с социальным злом.

«Не бить челом веку своему, а быть челом века своего — быть Человеком» — так писала русская поэтесса.

Именно таким был Свердлов.

Часть I 1885–1917

Глава I Волгарь

Аптека в Канавине

Еще лет тридцать назад на стенке волжского причала в городе Горьком можно было разобрать слова: «Чаль… коль… сайся»… Восстановить эту надпись было просто, достаточно было обратиться к старому нижегородцу: «Чаль за кольца, стены не касайся!» Большими буквами чернели эти слова поверх металлических колец, вделанных в причальные стенки. С парохода или баржи бросали чалку, на берегу ее продевали сквозь кольцо и возвращали на борт судна, которое подтягивалось к берегу. А чтоб не портить стенку, вдоль парохода висели бревна или длинные толстые веники, смягчавшие удар плавучей махины о стенку.

Ныне на волжских водах — быстрокрылые корабли-кометы. Перемены на Волге произошли за годы жизни одного-двух поколений. Люди, родившиеся в прошлом столетии, не узнают реку.

Едва ли не ярче других городов отразил своеобразие Поволжья Нижний Новгород, основанный 750 лет назад при слиянии Волги и Оки. В конце XIX века это был один из крупнейших промышленных и торговых центров России; в пореформенные годы Нижний рос стремительно — строились заводы и фабрики, была проложена железная дорога Нижний — Москва, увеличивались обороты знаменитой Нижегородской ярмарки. 23 процента полуторамиллионного населения Нижегородской губернии было занято в промышленности и торговле, на железнодорожном и водном транспорте. По другим губерниям России это число не превышало 17 процентов. К концу XIX века на одном лишь Сормовском заводе работало свыше 10 тысяч рабочих. Число же фабрично-заводских предприятий в Нижегородской губернии к этому времени перевалило за 500. На них работало до 40 тысяч человек.

Умножали свои капиталы волжские купцы-миллионщики, владельцы фабрик, помещики, князья церкви.

Нищала нижегородская деревня, ежегодно отряжавшая в города новые отряды будущих пролетариев. Более двух третей крестьян губернии были однолошадными и безлошадными. По 12–15 часов трудился на фабриканта рабочий. Его обсчитывали и обкрадывали, притесняли штрафами, а во время кризисов просто выбрасывали за ворота. В 1901 году в городе было зарегистрировано 4 тысячи босяков.

Нижний Новгород конца XIX века — это многоязычный и пыльный город купеческих лабазов и рабочих бараков, разросшихся пристаней на Волге и Оке, мещанских домиков на немощеных улицах. Хозяева города — фабриканты и дворяне, чиновники и духовенство — нимало о нем не заботились.