Свечка. Том 2 - [289]

Я подошел ближе. Снизу, из темноты и тишины сочился живой золотистый свет горящей свечи. Тихо и благодарно смотрели на нас Галина Глебовна, Сашка с Пашкой, Машка с Дашкой и собака Милка. Прижимая к груди Рыжика, Кира часто крестилась левой рукой и что-то бормотала.

– Вылезайте, там на улице зима, – сообщил я и удивился своему незнакомому голосу.

Короткий остаток ночи мы провели в кухне за столом, пили чай, вспоминали ночную бурю и себя в ней, сдавленно и смущенно смеялись.

Дети спали.

5

С первым утренним солнцем мы с Золоторотовым вышли на улицу. «Маяк» был изломан, истерзан, но счастлив оттого, что уцелел.

Слава Богу, никого не убило и не покалечило.

Реакция старух на произошедший природный катаклизм меня удивила – они были не так испуганы, как возмущены, но при этом как-то привычно возмущены.

Говорили о конце света, но опять как-то буднично. Поохав и поахав для приличия, старухи стали растаскивать завалы около своих домов.

Расчисткой территории руководил Золоторотов, хотя как руководил – работал больше всех. Галина Глебовна находилась рядом. Пашка с Сашкой трудились не больше других, но определенно громче. Без сомнения, они переживали сейчас тот момент своей жизни, который уже никогда не забудется, быть может даже станет определяющим, – это читалось на их сосредоточенных серьезных лицах.

Была во всем происходившем забытая счастливая артельность.

«На толоку», – так, кажется, раньше на Руси говорили.

Все помогали всем – искренне и бескорыстно, радостно и смущенно, при этом растерянно и укоризненно взглядывая на небо.

С небом что-то неладное творилось…

Его крутило…

Там, наверху, оно было не одно – четыре.

Четыре, одно над другим неба.

Первое – низкое, пугающе-буреломное, цепляющее фиолетовыми лохмами верхушки уцелевших деревьев, второе – грозно-грозовое, пузатое, полное холодной влаги, а может, и снега, третье – самое большое и красивое, с золотым солнечным окоемом, на таком я мечтал в детстве жить, и четвертое – легкое, легчайшее, прозрачно-бестелесное…

Одно закручивало в одну сторону, другое в другую, третье стояло на месте, а четвертое поднималось вверх – туда, где немигающе замер недобрый небесный зрак.

Сев за руль, я оттаскивал при помощи троса самые большие и тяжелые ветки. «Василек» вел себя молодцом, град покоцал капот, кое-где были даже вмятины, но стекла остались целы.

Работали до сумерек, до розовых, прохладных сумерек, какие приходят в начале лета.

Нужно было успеть на последний паром.

Я подъехал к Золоторотову и выскочил из машины. Для меня это было особое прощание. В этот необычный и важный день я дал себе слово, и не только себе – не возвращаться в «Маяк», пока не закончу «Свечку». Пожимая левую левой, я говорил что-то искреннее, не запоминающееся, и, переполненный благодарностью, не намеренно сдал название своего романа.

Услышав его, Золоторотов склонил голову набок. Русское доброе круглое имело улыбающуюся розовую физиономию и вспотевший лоб с прилипшими кудряшками светлых волос. В глазах его возникло удивление, я бы сказал – насмешливое удивление.

– Вы в самом деле считаете, что причиной всего стала свечка? – спросил он, по-прежнему склонив голову набок и ожидая ответа.

Клянусь, в тот момент я вспомнил пророчество городищенского алкаша, отговаривающего меня ехать в «Маяк»: «Или с ума сойдешь, или повесишься, или еще хуже». Помню, я еще подумал, с недоуменной усмешкой: «Что же это может быть – еще хуже?»

«Вот оно – хуже», – не находя ответа, смятенно думал я.

Да, я считаю, считал и буду так считать, но, чёрт побери, что я мог тогда ответить?!

А вид у меня был, я думаю, жалкий…

В первой части «Свечки» я рискнул взглянуть на автора глазами героя, и был, прямо скажу, разочарован увиденным, – не таким себя представлял.

Вот и теперь, в конце…

Автор романа в глазах героя романа выглядел глупым и ничтожным.

Но, в самом деле, я не ожидал такого безжалостного, такого коварного вопроса от Золоторотова.

У меня хватило сил развести руками, пожать плечами и выдавить из себя жалкую улыбку, мол, что есть то есть…

Торопливо забравшись в машину, я даванул на газ. (До сих пор стыжусь, что не попрощался с Галиной Глебовной и с детьми, да и с Кирой, кстати, тоже.)

Милка долго бежала рядом, как борзая, боковым галопом, но на выезде из «Маяка» отстала. На песчаной дороге мотало и подбрасывало, и с каждым ухабом, язвительный голос Золоторотова спрашивал: «Вы в самом деле считаете, что причиной всего стала свечка?»

Тоже мне критик непрочитанного романа… А вот я твой ненаучно-теоретический труд читал и не стал свое мнение высказывать – пожалел…

Лес стоял слева и справа – огромный и спокойный, делая вид или не догадываясь о том, что произошло ночью совсем рядом. Та то ли буря, то ли ураган, не знаю как назвать, пришла короткой узкой полосой, задержавшись лишь в «Маяке».

«Вы в самом деле считаете, что причиной всего стала свечка?»

Да, чёрт побери, считаю! Считал, считаю и буду считать!

Впереди ждал белоглазый паромщик, с которым мы даже не здороваемся. Раньше времени он не уйдет – немец, но и не задержится ни на минуту, гад.

«Не успею – переночую в машине», – думал я.