Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий - [53]

Когда же я понял, что это все-таки он, то мы с ним играли. Мы с ним старались не замечать друг друга. Можно не заметить все. Если не все, - то очень многое. Но геморрой не заметить невозможно. Но иногда его все же можно было не заметить. Иногда он вел себя так, как будто его вообще нет, а если и есть, то совсем немного. Так было недели две. Сначала все вроде бы только чесалось. Потом уже болело. Но потом вроде бы не болело, а снова только чесалось. Потом уже не чесалось, а только болело.

Геморрой - сплошная загадка. О геморрое нельзя узнать поподробнее. Он не представлен ни на одном из сайтов в Интернете. Его нет в опере и в балете. О нем молчит пресса. О нем молчит русская литература. В русской литературе насчет геморроя есть только фраза "геморроидальный цвет лица". И все! И делай что хочешь! И никаких рецептов! Все рецепты в русских пословицах, где о геморрое говорится очень плохо, но тоже нет никаких рецептов.

Когда геморрой - все валится из рук. Не зажигается зажигалка. Не спасается Россия. Не читается книжка. Не поется песня. Не поет душа. Выводит из равновесия любая мелочь. В русской жизни и так выводит из равновесия любая мелочь, - тем более, если это и не мелочь, а геморрой.

В русской жизни все всегда, как в первый раз, - особенно при геморрое. Не работает опыт. Не хватает информации. Кроме русской литературы и некоторых робких проявлений молодой русской демократии - никакой внятной почвы под ногами. Надо все начинать сначала. Приходится действовать интуитивно. Но интуиция тоже молчит.

Пришлось принять ответственное решение - показаться врачу. Это решение далось не так просто! Врач церемониться не будет; врач залезет пальцем в жопу! Придется терпеть не столько ради себя, сколько ради жопы. Я уже говорил о пренебрежении жопой в русской жизни. Поэтому все решения, которые в русской жизни принимаются ради жопы, принимаются с трудом.

С геморроем чувствуешь себя клоуном. Постоянно попадаешь в смешные ситуации. Я и так не вылезаю из смешных ситуаций. Я и так чувствую себя клоуном без всякого геморроя. Но я чувствую себя то Бимом, то Бомом, то Олегом Поповым. Сразу и Бимом, и Бомом, и Олегом Поповым я себя не чувствую. А с геморроем я себя чувствую сразу и Бимом, и Бомом, и Олегом Поповым. И еще каким-то новым клоуном, пока не вошедшим в историю цирка.

С геморроем чувствуешь себя клопом. Клопом себя чувствуешь и так - без геморроя. В русской жизни достаточно причин чувствовать себя клопом. Но с геморроем себя чувствуешь клопом с геморроем.

Особенно по дороге в поликлинику.

Прежде всего пейзаж. В этом пейзаже нельзя не почувствовать себя клопом. А кроме пейзажа еще и мороз. Через пейзаж надо было идти в поликлинику. Я не знал, что такой пейзаж может быть совсем близко. Все-таки от Садового кольца всего десять минут пешком. Но это уже незнакомый город. Тем более на таком морозе. Мороз все сравнивает. Мороз отменяет затянувшееся преимущество столицы перед остальной Россией. На таком морозе по внешнему виду это могла быть рабочая окраина любой русской провинции. Это неизвестно чьи склады, дрожжевой завод "Дербеневка", вещевой рынок, помещения Павелецкого вокзала, цеха электромеханического завода Ильича плюс сорокоградусный мороз, и ни одного живого хуя в три часа дня вокруг. Это был уже даже и не пейзаж, а чистой воды Кафка. Я снисходителен к русскому урбанистическому пейзажу. Я готов признать за ним право на существование. Я ему верю. Я вижу в нем потенциал и готов разговаривать с ним на равных. Но с этим пейзажом не смог бы разговаривать на равных никто. Там еще был пункт приема бутылок. Он выглядел едва ли не самым уютным зданием на этом фоне.

Я заблудился. Я потерял ориентировку. Человеку с геморроем нельзя попадать в такой пейзаж на таком морозе! На таком морозе он может просто не выйти из такого пейзажа! Но спросить, кроме пейзажа и мороза, было не у кого. Я заблудился, как провинциал. Я оказался где-то посередине между цехами завода Ильича и дрожжевым заводом "Дербеневка".

Геморрой, конечно, обостряет восприятие. Тем более на сорокаградусном морозе. В Москве все делается не так. Москва сама напоминает пейзаж. В Москве, как и в пейзаже, есть потенциал, но ни в Москве, ни в пейзаже, этот потенциал не реализован. Пора думать о его реализации. Начинать надо с переименования завода Ильича. Это, конечно, знаковое советское место. Там в Ильича стреляла Каплан. Знаковые советские места переименовывать жалко. Их надо консервировать. Но переименовать надо. Переименовали же, в конце концов, в Москве столько всего! Как переименовать, - это их проблемы. Это их дело. Есть много достойных людей. Пусть в завод Шнитке. Да пусть в завод той же Каплан! Или любой другой советской или постсоветской пизды. В кого угодно! Главное, чтобы человек с геморроем, заблудившись недалеко от завода Ильича, быстро нашел дорогу в поликлинику. Чтобы он не чувствовал себя днем в десяти минутах от Садового кольца, как ночью на рабочей окраине русской провинции.

Наконец показались люди. Как я понял - рабочие люди. Как раз закончилась смена, и они шли со смены все совсем пьяные. Закончилась смена на дрожжевом заводе "Дербеневка" или в цехах завода Ильича - я не понял. Как так можно напиться в жопу на рабочем месте - я тоже не знаю. Но это было не важно. Все равно они не могли бы ответить на вопрос, где здесь поликлиника.