Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий - [16]

Лев Николаевич в очередной раз похвалил его.

- Тогда пойдем к блядям! - капризничал Виктор Петрович.

Витька, радостно позвали его старые знакомые, вместе кончали, красивые, стройные, богатые, как давеча календари, наверняка устроились в фирме какой или на совместном предприятии, зарабатывают до хуя, за границу много раз ездили, видео каждый день смотрят, а тут повезло один раз, но зато сразу понял, что делать надо, и Виктор Петрович посмотрел на себя их глазами - стоит мужик весь в крови, любимая книга тоже, сейчас я им все расскажу - и про "Воскресение", и про возрождение, духовное и обычное, вместе мочить пойдем, но вряд ли согласятся... Виктор Петрович отвернулся, мол, не узнал, мол проходите скорее, но они не отставали, ты что, Витька, что нового, как жизнь? Судьба, значит, понял Виктор Петрович, а от нее не уйдешь, правда?

- Истинная правда, - тут же согласился Лев Николаевич. В конце концов сами виноваты! И никаких там угрызений совести, рефлексии тоже никакой, все это игрушки для слабых, духовное возрождение требует жертв, духовное возрождение оправдывает средства, духовное возрождение есть любовь и борьба до победного конца!

- А сейчас можно к блядям? - Виктор Петрович уже предчувствовал толчок.

- Не могу, Витенька, - расстроился Лев Николаевич, - рад бы, сам хочу, да не могу, годы не те, да и книга вся истрепалась, мочить больше нечем, потерпи, не последний раз гуляем.

- Ладно, Лев Николаевич, вы правы, на сегодня хватит, успеем еще, - Виктор Петрович тоже устал.

Они пошли домой. Виктору Петровичу казалось, что взошло солнце и распустились почки и другие клейкие листочки, что скоро он полетит и догонит свою американку, свою блядь, отомстившую всем врагам своим, как и он. Сколько полезного мы смогли бы сделать вдвоем, нет - втроем, Виктор Петрович покосился на Льва Николаевича, например, перевернуть Россию! А вдруг американка и Лев договорятся между собой, и я им буду уже не нужен?

Войдя в квартиру, Виктор Петрович захотел узнать, что такое "дискурс", "онтология" и "пубертатный период", но для начала отправился срать. В его семье туалет всегда был окружен ореолом тайны и праздника. Папа называл это место не иначе, как кабинет задумчивости, только там можно было скрыться от людей и подумать о дорогих сердцу вещах, терпеливо ждал, когда Витенька наконец выйдет, никогда не упрекал, а ведь и ванная тоже там, совмещенный санузел, ебаный совдеп! Витюша, в свою очередь, ценил доверие папы и никогда не баловался в туалете онанизмом. Вите всегда казалось, что когда он срет, то выполняет не однообразную физиологическую работу, а занимается самовыражением, что все люди, - розовые шарниры детства и невостребованная готовность улетать во Вьетнам на помощь нашим солдатам прямо с диктанта по чистописанию, а тут, когда Вите гланды вырезали, умер Ворошилов, чтобы потом про него ни говорили, все-таки это первый красный командир, не хер какой-нибудь моржовый, Витя рыдал, первая истерика, папа с аппендицитом лежал, тяжелая форма, мама разрывалась на две больницы, нет, родители - вполне лояльные советские люди, но от такого неподдельного детского горя даже они охуели, - срут по-разному; к сожалению, это не подтвердилось.

Виктор Петрович собрался было спросить у Льва Николаевича, когда именно тот заболел шекспирофобией и на сколько процентов зоофилии в "Холстомере", но подумал, что это уже все равно, главное - мочить, мочить и мочить!

Виктор Петрович стоял перед книжным шкафом не пресыщенным сибаритом, лениво выбирающим забаву перед сном, а искателем конкретной программы действий. Все не то, не то, не то, то!

Виктор Петрович сначала даже не поверил - неужели "Преступление и наказание", но уже засверкала перед ним скрижалью зовущая, манящая и дразнящая строчка - ТВАРЬ ЛИ Я ДРОЖАЩАЯ, ИЛИ ПРАВО ИМЕЮ - о, миль пардон, мои извинения, граф, галантно улыбнулся Виктор Петрович, это же не Ваше!

Город приготовился. Где-то наверху заплакал ребенок.

Но тут Виктору Петровичу словно сделали духовный аборт, ему все стало безразлично, ходить со Львом Николаевичем по разным местам больше не хотелось.

- Виктор Петрович, если хочешь, - предложил Лев Николаевич, - я передам твои тексты в издательство Маркса и "Отечественные записки".

- Хорошо, - вяло согласился Виктор Петрович, - а напечатают?

- Я статью вступительную напишу, - обиделся Лев Николаевич.

Виктор Петрович попытался вспомнить свою американку-мстительницу, которая блядь, но образ совсем исчез, к тому же завтра по местной традиции, бережно передаваемой из поколения в поколение, придется с ужасом вспоминать о том, что было сегодня, все равно духовное возрождение у нас невозможно, и Виктор Петрович замочил себя сам. И упал, но книжки из рук не выпустил.

Город облегченно вздохнул. Ребенок успокоился.

Лев Николаевич ушел, громко хлопнув дверью.

Прощай, русская литература! Да здравствует русская литература! Бог даст, ей никогда не будет скучно и грустно, тоскливо и одиноко на заслуженном отдыхе! А печаль ее будет только светла! И пусть имя ее неизвестно, но зато подвиг-то какой!

1991

Московская песня