Свеча Дон-Кихота - [53]

В Омск приехал бывший командующий Черноморским флотом сорокапятилетний адмирал Александр Васильевич Колчак, почти год скитавшийся по заграницам и обративший на себя благосклонное внимание руководителей Антанты.

Почти одновременно в Омск вернулся Александр Новоселов. В декабре семнадцатого Сибирская областная дума назначила его министром внутренних дел. Никакой реальной власти у «облдумы» не было, в феврале ее окончательно разогнали. «Министры» бежали во Владивосток и Харбин.

В Омск Новоселов вернулся, разочаровавшись в политической деятельности. Георгию Вяткину, навестившему его вскоре после приезда, он говорил:

— Устал я от политики… Да и какой я политик? Надо быть твердокаменным, а мне все кажется: это не то, это не так… Массы от нас далеки, а на одной интеллигенции далеко не уедешь…

Однако старые приятели по организации эсеров вновь попытались втянуть усталого писателя в большую политическую игру. Но их партия была безнадежна, выигрывали белые, и Новоселов оказался фигурой, которой пожертвовали. На третий день по приезде он был арестовав. Еще через день его вывезли в загородную рощу и застрелили.

Феоктист Березовский, резко говоря о политических ошибках и заблуждениях Новоселова, тем не менее высоко ценил его талант. После освобождения Омска он занялся выяснением обстоятельств гибели писателя. Из рассказов дачных сторожей, ставших случайными свидетелями убийства, Березовский воссоздал следующую картину: «Утром в загородную рощу въехал автомобиль и остановился в глубине рощи около глубокого рва. Из автомобиля вышли два офицера и один штатский. Все трое медленно направились вдоль бровки рва, мирно беседуя. Через несколько минут один из военных несколько приотстал, выхватил из кобуры револьвер и в упор выстрелил в затылок штатскому. Взмахнув руками, штатский упал. Тогда двое военных взяли его за ноги, стащили в ров и там еще раз выстрелили. Затем сели в автомобиль, быстро уехали в город».

Новоселова убили люди, занимавшие потом командные посты в колчаковской охране.

Свергнув вскоре директорию, Колчак запретил проводить расследование обстоятельств смерти писателя.

Немного времени спустя чехи собрали торжественное заседание, «посвященное юбилею великого чешского патриота Яна Гуса». Присутствовали чешские генералы. Почетным гостем был диктатор, пришедший с большой свитой, Сорокину достал билет один из офицеров свиты — Янчевецкий, любитель искусства.

Похлопали докладчику. Председатель предложил высказаться желающим.

На трибуну вышел Антон Сорокин.

До предела напрягая свой слабый голос, он закричал, обращаясь к портрету великого реформатора.

— О, Ян Гус, Ян Гус! Твоя слава, великий мученик, достигла захолустного города, что отстоит за тысячи верст от места твоей казни. Ты смело мыслил, ты свободно говорил — и тебя сожгли. О, варварство!

Все изменилось за эти века, Ян Гус. Твои потомки, культурные люди, почему-то празднуют твой юбилей далеко от родины, в нашей дикой Сибири. За свободную мысль теперь уже не сжигают на кострах. Нет, теперь свободная мысль получает в спину грошовую пулю — дело маленькое.

И Сорокин повернул лицо к залу:

— Я говорю о великом сибирском писателе Новоселове, застреленном в спину в овраге загородной рощи. Неужели кто-нибудь из вас, чтящий память Яна Гуса, посмеет не встать, чтобы почтить память убитого в спину Новоселова!

Солдаты дисциплинированно поднялись, задвигав стульями. За ними, нехотя и удивленно, встали офицеры. Колчак вскочил и стремительными шагами ринулся к выходу, за ним помчалась свита.

Антон Семенович хрипел вслед уходящим:

— И если Антон Сорокин сегодня не вернется домой, пусть его убийцы не волнуются. История не запомнила имен убийц Яна Гуса, не запомнит имен убийц Александра Новоселова, забудет и убийц Антона Сорокина. Убийцы недостойны памяти истории!..

Когда заседание кончилось, Сорокина пригласили в служебную комнату. Он шел, ожидая ареста.

Янчевецкий набросился на него:

— Вы подвели меня, я не полагал, что вы будете вести себя так необдуманно! Вы забываете, какое сейчас время, вас очень свободно могут ликвидировать, и что вы выдумываете — адмирал не причастен к смерти Новоселова. Если хотите, он даже был против.

Антон Семенович ответил тихо — после крика на эстраде болело горло.

— Если всех писателей начнут ликвидировать подряд, это вряд ли поможет верховному правителю. И вообще, знаете, я не боюсь смерти.

Вмешался чешский офицер — гладкий, сияющий, невероятно вежливый:

— Антон Семьенович! Ви правильно сказали, ми культурны люди. Ми любим писатель, художник. Мы знай, ви худо живет. Вот деньги, краски, бумага. Берите — писаль, рисоваль…

Сорокин пожал плечами, подумал, молча сложил в бухгалтерский портфель деньги, бумагу, краску и, не прощаясь, пошел к дверям, у выхода остановился и, подняв взгляд на погоны любителя искусства, сказал:

— Сам я ничего не выдумываю. Я — только радио моей родины — Сибири.

8

За всю свою двухсотлетнюю историю Омск не видел такого наплыва «гостей». Город раздулся и трещал по швам. Число его жителей за год возросло раз в десять. Беженцы из «Совдепии» мостились на головах друг у друга.