Сват из Перигора - [51]

Хозяйка закончила свой рассказ, и зачарованный Жан-Франсуа Лаффоре ответил ей благодарной улыбкой.

Когда они вошли в спальню с оригинальным потолком из каштана, человек из совета заинтересовался происхождением мягкой скамеечки для ног — из тех, что встречаются лишь на самых что ни на есть захудалых барахолках.

И Эмилия рассказала, что скамеечка эта непростая, набита она волосом знаменитой лошади, хозяин которой вдруг обнаружил, что его кобыла обладает способностью безошибочно предсказывать погоду. Он возил чудо-лошадь по разным ярмаркам и выставлял в небольшом шатре, куда выстраивались длинные очереди желающих собственными глазами увидеть ее прогнозы. Если лошадь кивала головой, — значит, жди дождя; ветер сигнализировался взмахом хвоста; град — битьем левого копыта; солнце — желтым лошадиным оскалом. Кобыла-предсказатель ни разу не ошиблась и быстро принесла своему владельцу целое состояние. Но однажды разразилась страшная буря, о приходе которой лошадь, разумеется, прекрасно знала. Однако хозяин неверно истолковал ее ржание — кобыла скалила крупные желтые зубы значительно больше обычного — как месяц хорошей погоды. И, вместо того чтобы спешно собрать урожай, крестьяне оставили его колоситься, готовясь понежиться на теплом солнышке. В итоге рожь и пшеницу побило ливнем. Во всем, естественно, обвинили лошадь, хоть та и была права с самого начала. И вот как-то ночью оставшиеся без провианта крестьяне схватили несчастное животное и пустили на колбасу, которую затем продали по баснословным ценам в силу ее репутации. Хозяин же лошади так сильно расстроился, что решил сохранить часть ее гривы на вечную память.

— Говорят, с приближением бури комната наполняется запахом взмыленной кобылы, — добавила Эмилия Фрэсс, закрывая дверь за собой и своим гостем.

Жан-Франсуа Лаффоре, который об этой истории тоже никогда не слышал, был в полном восторге. Он не поверил владелице замка лишь один раз, когда в grand salon поинтересовался, почему от одного из гобеленов исходит странный гнилостный запах. Забавно, но на сей раз хозяйка рассказала ему абсолютно правдивую историю, как в годы царствования Людовика XIII виконт де Бранкас, камергер Анны Австрийской, выпустил руку королевы при входе в залу pour aller pisser contre la tapisserie.[15] Эту историю предыдущий владелец замка вычитал в какой-то книге и с тех пор предавался новому хобби с завидным рвением.

Покончив со сказочками, Эмилия взяла в холле корзинку и пригласила гостя ненадолго покинуть прохладу шато и прогуляться по саду Они шли вдоль теплой каменной стены, увенчанной бородатыми ирисами, пока не оказались возле зарослей спутанной ежевики и жесткой травы, достававшей обоим до пояса. Хозяйка раздвинула траву, и их взору открылись ровные ряды грядок с фамильными овощами.

— Надеюсь, вы останетесь на ужин, — сказала она и принялась заполнять корзинку плодами чудом уцелевших и давно забытых сортов, включая черные помидорки, горошек в прямоугольных стручках и фиолетовые бататы.

Вернувшись в кухню, Жан-Франсуа Лаффоре чуть присел и посмотрелся в медную миску для взбивания яиц, висевшую на крючке на голубых полках. Эмилия же тем временем вновь наполнила бокалы и распахнула дверцу холодильника.

— Да где же этот свиной пузырь? — громко воскликнула она.

В итоге пузырь был найден, вымыт, вычищен и нафарширован уткой, которую хозяйка быстро и сноровисто ощипала. Затем она опустила набитый пузырь в медную кастрюлю с бульоном из телячьих костей и оставила на плите, пока блюдо не станет мягким. Все это время человек из совета наблюдал за Эмилией из старинного деревянного кресла, сиденье которого сдвигалось, открывая тайник, куда в былые времена прятали соль от сборщика налогов, и в душе его раскрывался второй папоротник счастья.

— Давайте поужинаем в гостиной, — предложила владелица замка. — Гость в моем доме — событие особенное.

По просьбе Эмилии он открыл решетчатые окна, дабы выпустить спертый, влажный воздух наружу и впустить бархатный вечер внутрь. Пока он боролся с неподдающимися тугими ручками, хозяйка спустилась по ледяным, как дыхание смерти, ступеням в темницу за бутылочкой красного из запасов, спрятанных от нацистов в годы войны. Взяв тарелки, они прошли в гостиную и сели друг против друга в центре длинного дубового стола, украденного из какого-то монастыря. Но вот солнце сползло за горизонт, первая бутылка вина опустела, и владелица замка и ее гость поддались известному соблазну под названием «взаимодоверие посторонних». И теперь уже Жан-Франсуа Лаффоре рассказывал своей слушательнице о том, как он впервые приехал в Амур-сюр-Белль, чтобы провести перепись, когда деревня пыталась выдать себя за город. Он рассказал, как подло разыграли его местные жители, и о последующих неприятностях на работе. О беспощадных подтруниваниях коллег, которые все как один вдруг явились в офис в париках и с фальшивыми бородами. О случившемся у него нервном срыве и о том, каких сил ему стоило вернуться к работе, ибо без нее он никто. О приступах рвоты, что мучают его всякий раз, когда приходится ехать в деревню (но, по крайней мере, они помогают ему сбросить вес, набранный в те кошмарные дни, когда он отказывался выходить из дома). О том, как он всегда принимал в штыки идею установки муниципального душа и как временами ему казалось, что члены комитета специально решили воплотить эту идею, стремясь сделать его жизнь невыносимой. О том, как он ежемесячно откладывает с зарплаты на домик с садом, где мог бы поставить теплицу, как у англичан, и выращивать орхидеи самых невероятных оттенков, ибо всегда мечтал ухаживать за чем-то красивым. А когда Эмилия Фрэсс спросила его о жене, мол, разве та не красивая женщина, он ответил, что никогда не был женат, поскольку он бросил свою невесту в те черные для него дни, посчитав себя недостойным ее. И тут же спешно добавил, что вполне счастлив один и ничуть не стремится найти себе подругу жизни. При этом, сам того не замечая, Жан-Франсуа Лаффоре сбросил ботинки под столом и потерся ступнями о камни, якобы собранные в том месте, где плескалась в реке юная селянка.