Свадебный переполох - [5]

– Она у вас девочка крупная. Может, ее на дзюдо отдать? – предложил преподаватель.

Аннушка фыркнула, обвинила педагога в непрофессионализме и отвела дочь в кружок художественной гимнастики. Через неделю Арусяк, высунув от старания язык, скакала по залу с лентой и обручем, еще через месяц – плавала в бассейне, фыркая, как морж, через два месяца занималась карате. Наконец Аннушка не добралась до музыкальной школы, где ей сообщили, что дочь ее, Арусяк Мурадян, обладает неплохим слухом и чувством ритма.

– Одно место осталось, можем принять девочку в класс духовых инструментов, на гобой, – сказала завуч музыкальной школы Лариса Леонидовна.

– Мне бы с мужем посоветоваться, я завтра приду, – вздохнула Аннушка и побежала советоваться с Петей.

– Ну нет! Не женское это дело – на дудуке играть, – покачал головой Петя, когда услышал о классе гобоя. – Вот у нас в Ереване сосед Мхитар играл на дудуке, так у него щеки отвисли и глаза стали во-от такие! – Петр выпучил глаза и надул щеки.

– Не понимаю, при чем здесь глаза? – удивилась Аннушка.

– Ну как при чем? А ты попробуй сама набрать в рот воздух и задержи его. Глаза напрягаются? – удивился Петя, пораженный недогадливостью жены.

– Не особо. – Аннушка набрала в рот воздуха, раздула щеки и посмотрела на мужа.

– А у меня напрягаются! Говорю тебе, не дело это, пусть лучше на пианино пойдет! Будет сидеть в красивом платье, стучать по клавишам, это я понимаю! А дудук – не женское дело. К тому же в конце концов Мхитар ослеп, вот!

Аннушка с содроганием посмотрела на мужа, на свою красавицу дочь, представила ее через несколько лет слепой, с отвисшими щеками, поежилась и на следующий день пошла в музыкальную школу.

– Гобой нам не подходит, вот если бы фортепиано, – вздохнула она, положив на стол небольшой пакет.

– Ну, как вам сказать, можно, конечно, и на фортепиано… Позвоните сегодня вечером мне домой, часов в восемь. – Завуч краешком глаза заглянула в приоткрытый пакет, пытаясь оценить его содержимое.

– Позвоню. – Аннушка откланялась и вышла из класса.

Весь вечер она металась по дому, то и дело поглядывая на часы и раздумывая, понравится ли завучу набор французской косметики, который она оторвала от сердца ради великого будущего любимой дочери.

– Говорил тебе, женщина, надо было еще пять куриц положить в пакет, колбасы, а ты… – укоризненно сказал Петр.

– Ах, отстань, и без тебя тошно. Если не примут нашу Арусяк, завтра пойду и заберу пакет, – уверенным тоном ответила Аннушка.

Ровно в восемь она подошла к телефону, перекрестилась и набрала заветные шесть цифр.

– Представляете, сегодня совершенно случайно выяснилось, что есть одно свободное место в классе фортепиано, у прекрасного педагога, – сказала завуч, когда Аннушка дрожащим голосом напомнила ей о своем существовании.

– Это замечательно, – облегченно вздохнула Аннушка.

– Надеюсь, – продолжила завуч, – вы понимаете, каких мне это стоило усилий.

– Я понимаю, понимаю… Спасибо вам. – Аннушка положила трубку и со всех ног побежала сообщать мужу радостную весть.

Петр Мурадян воспринял известие без особого энтузиазма, но на следующий день купил белый рояль, решив, что девочке с хорошим слухом и чувством ритма не пристало играть на обыкновенном пианино. Четверо грузчиков битый час думали, как занести инструмент в дом. Петр уже было махнул рукой и собрался отправить мужиков с роялем обратно в магазин и купить дочери обыкновенное советское пианино «Беларусь», как Аннушка, уже представившая себе, как элегантно будет смотреться черноволосая Арусяк на фоне белого рояля, как она, вдохновенная и прекрасная, будет играть Моцарта или Чайковского, подала гениальную идею: выставить в большой комнате оконную раму и втащить фортепиано.

– Ты в своем уме? – возмутился Петр, который только-только закончил строительство собственного дома.

– А что тут сложного? Немного окно расширим, и все, – пожала плечами Аннушка и побежала вызывать рабочих.

Рабочие явились через час. К этому времени Петр успел проклясть всех на свете, отправить жену куда подальше и разругаться с соседями, которые наматывали круги возле дома и хихикали. Злополучный рояль стоял во дворе, и Арусяк вдохновенно била по клавишам, изображая великого пианиста.

– Смотри, талант ведь у ребенка, ради такого не грех и окно разобрать, – с умилением сказала Аннушка.

– Делайте что хотите, – махнул рукой Петя.

Рабочие за час лихо раздолбили стену, внесли злополучный рояль в дом и стали заделывать дырку. Вечером Аннушка с мужем сидели на диване и восторженно аплодировали Арусяк, яростно колотившей по клавишам.

– Талант! Еще играть не умеет, а какое рвение, – улыбнулась Аннушка.

Впрочем, надежды на то, что из дочери вырастет гениальный композитор или великий пианист, развеялись как дым к концу первого года обучения, когда выяснилось, что Арусяк неохотно садится за инструмент раз в неделю, и то на пятнадцать минут. Будучи девушкой способной, Арусяк страдала неизлечимым недугом, имя которому – лень. Не повезло ей и с преподавательницей – Анной Михайловной.

Анна Михайловна торговала трусами на уроках музыки и нежно любила Арусяк. Торговала трусами она потому, что жить на зарплату учительницы музыкальной школы в городе Харькове было трудно, а любила Арусяк потому, что на каждый праздник получала от благодарного Петра Мурадяна дорогой подарок. О торговле трусами Арусяк узнала случайно, когда вошла в класс и увидела завуча Ларису Леонидовну, разглядывающую черные кружевные трусы. Лариса Леонидовна, завидев Арусяк, ойкнула, Анна Михайловна вытолкала ученицу наружу и закрыла дверь на ключ. Спекуляция в те времена каралась по всей строгости закона.