Свадебный бунт - [71]
— Придется силой брать! В сумятицу! — прошептал Барчуков Колосу.
Ананьев не выдержал и заорал.
— Стой!..
— Чего тебе? — быстро обернулся парень, и сердце дрогнуло в нем.
— Стой! — повторил Ананьев и как-то, совсем растерявшись, глупо глядел своим одним глазом. Колос невольно усмехнулся.
— Вот уж пришибленный и впрямь! — подумал он.
— Пров!.. Куликов!.. Или как там по-новому? — заговорил Ананьев.
— Степан я, а не Пров, — заговорил парень радостно, — московский стрелецкий сын Степан Барчуков.
— Бери Варюшу! — выпалил Ананьев.
— Клим Егорыч — закричал вне себя Барчуков, кидаясь к ватажнику.
— Зови Варюшу, Настасья…
— Чего звать? Вот она…
Из за дверей, спиной к которым сидел Ананьев, выпорхнула Варюша и кинулась целовать отца… Барчуков бросился в ноги ватажника.
— Вот и Богу слава! — воскликнула Настасья. — Давно бы начать с конца.
— Нет, ты у меня сызнова начнешь сначала… — с волненьем проговорил Ананьев, смягчившись сердцем… Подь, бегай и сзывай всех на свадьбу.
— И гостей не найдешь, Клим Егорович! — рассмеялся Барчуков… — И гости-то все разобраны… Ведь в городе-то, сказывают, более сотни свадеб… Мы и одни попируем. Времена не такие… лихие…
— Типун тебе на язык! — воскликнула Варюша. — Кабы не эти времена… что бы было с нами!..
XXXII
Поднялось солнце… Позолотило город и его храмы православные и мечети мусульманские. Зачался день… простой, будничный, не праздник какой, самый заурядный и рабочий день, по-церковному день святых Калиника и Михаила да мученицы Серафимы. Именинники нашлись, конечно, но именин не справляли. Не до того было…
День этот был 29-го июля 1705 года…
И денек этот долго помнила полутатарка-Астрахань. Кто прожил восемь и девять десятков лет, внукам и правнукам рассказывал про этот очумелый день. Венчальный день, но и греховный… С него-то все и пошло… Венцами в храмах начали, да топорами по улицам и по площадям кончили!.. И военачальника царского, фельдмаршала Шереметева с войсками, в гости дождались!..
Вот какой день это был…
Прав был азиат, даровитый и незлобивый, но бездомный и безродный, «приписной» к православному люду и считавший себя русским — Лучка Партанов, когда с легким сердцем хвастался, что хорошо надумал, как вернее смутить дикую Астрахань. Отличный выискал финт, как поднять бунт. Финт удался на славу! Много нашлось народу, который, не дожидаясь подтверждения нового слуха указом, стал швыряться и дурить «во свое спасение».
С десяти часов на улице города был уже не то праздник, не то смута. Отовсюда во всем церквам двинулись поезда свадебные, как быть должно, с посаженными, дружками и гостями. Только непременные члены, свахи, отсутствовали. На все поезда их хватить не могло. Да и свадьбы эти устроились без свах — быть может, в первый и последний раз за все века от начала Руси.
Скоро вокруг всех церквей города уже гудели густые толпы как поездов с поездными и гостями, так и простых зевак, отовсюду бежавших поглазеть на невиданное еще зрелище: не лихое, моровое, а «свадебное поветрие». Не всякий день увидишь в храме пар двенадцать, пятнадцать женихов с невестами.
А в это утро, как потом оказалось, во всех церквах Белого города и слобод было обвенчано сто двадцать три пары молодых. И всюду церкви были полны битком народом, а вокруг них у паперти и оградах кишели и шумели волны народные как из православных, так и из инородцев, прибежавших тоже поглазеть, «как поедут». Вся Астрахань, казалось, была в храмах или у храмов.
Сборы свадебных поездов, числом пять, из дома стрелецкой вдовы Сковородиной были веселые. Все пять сестриц очумели от счастья, благодарили мысленно Бога и громко величали царя русского, пославшего обоз с немцами.
Старшая, Машенька, была очень довольна, что будет княгиней, хотя Затыл Иваныч показался ей не очень казист.
Пашенька была в восторге от своего жениха долговязого, но степенного, тощего доброго Аполлона Спиридоныча. Кроткая и тихая горбушка чаяла, что ее будущий муж тоже человек тихого нрава и будет любить ее. И, все-таки, он не простой какой человек, а начальственный. Хоть и над солью, а все-таки начальство.
Сашенька, которой Лучка нашел в женихи казака Донского войска Зиновьева, была тоже довольна. Это был широкоплечий и ражий детина лет сорока. И не хорош, и не дурен. Речист, с голосищем как из трубы, а бородища чуть не по пояс. Совсем не такой, как Нечихаренко.
Глашенька была совсем недовольна. Да что же делать! Мать не неволила ее выходить замуж. Да время такое, что надо спешить. Лучка, будто на смех, ей, огромного роста девице, выискал жениха маленького, от земли не видать. Звали его Хохлач, и был он из богатой прежде посадской семьи, но обедневшей и не владевшей теперь ничем, кроме кузницы на конце Стрелецкой слободы. Несмотря на маленький рост, Хохлач был дерзкий и шустрый парень, 25 лет от роду и страшный забияка. Лучка Партанов знал, видно, что делал, когда подбирал такую парочку: Хохлача и Глафиру. Он задор-молодец, да мал, а жена-то — гора горой около него. Коли полезет браниться и драться с женой, то одолеет ее так же, как одна шавка, сказывают, колокольню бралась одолеть, трезвон перелаять.
Екатерининская эпоха привлекала и привлекает к себе внимание историков, романистов, художников. В ней особенно ярко и причудливо переплелись характерные черты восемнадцатого столетия – широкие государственные замыслы и фаворитизм, расцвет наук и искусств и придворные интриги. Это было время изуверств Салтычихи и подвигов Румянцева и Суворова, время буйной стихии Пугачёвщины…В том вошли произведения:Bс. H. Иванов – Императрица ФикеП. Н. Краснов – Екатерина ВеликаяЕ. А. Сапиас – Петровские дни.
Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Книга знакомит с увлекательными произведениями из сокровищницы русской фантастической прозы XIX столетия.Таинственное, чудесное, романтическое начало присуще включенным в сборник повестям и рассказам А.Погорельского, О.Сомова, В.Одоевского, Н.Вагнера, А.Куприна и др. Высокий художественный уровень, занимательный сюжет, образный язык авторов привлекут внимание не только любителей фантастики, но и тех, кто интересуется историей отечественной литературы в самом широком плане.
Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.