Свадебные колокола - [35]

— Софья Назаровна…

Чей-то слабый голос сонно и устало отозвался:

— Кто это?

— Да я… тут у вас проездом.

Веня снова замялся. Он не знал, как ему представиться, как объясниться — не рассказывать же ему всю историю знакомства с Сёмкой и посёлком Роз.

— Вы свет зажгите. Что стоите в потёмках? — посоветовал женский голос.

Веня нащупал выключатель и повернул его. Вспыхнула лампочка под оранжевым абажуром.

У окна на диване, покрытом серым полотняным чехлом, он увидел маленькую сморщенную, как сушёная груша, женщину. Поверх тёплого пледа в большую клетку лежала её единственная рука. Вся небольшая комната, метров в шестнадцать, была увешана гитарами, скрипками, балалайками и трубами.

Женщина сощурилась, Веня, очевидно, разбудил её, и поправила рукой волосы. Потом взяла со стула, который стоял рядом с диваном, очки и надела их.

— Тебе чего, сынок? — На Веню смотрели усталые грустные глаза. — Струмент взять хочешь?

— Я к вам от сына, — громко сказал Веня.

Женщина странно улыбнулась, часто замигала ресницами, и её глаза сразу стали совсем другими — бодрыми, свежими, озорными.

— Не забыл, — с радостью, в которой проступала материнская гордость, сказала тётя Соня. — Не признала вот гостя-то. Видать, быть тебе дюже богатым.

Через полчаса Веня сидел за дубовым четырёхугольным столом, на который было выставлено всё, что находилось и береглось в доме к этому дню, и с истинным наслаждением ел горячие пельмени, обильно посыпанные перцем.

Сибирские пельмени — это традиционное, даже можно сказать, национальное блюдо, как шашлык на Кавказе, как бишбармак в Казахстане, как кнедлики в Словакии.

Русский человек имеет пристрастие к крепкому горячему чаю, сибиряк — к пельменям в остром соусе. Ни один праздник в Сибири не обходится без пельменей.

А свадьбы? На иную свадьбу пельмени готовят до четырёх тысяч штук. После свадьбы может остаться водка, а пельмени никогда.

Такие пельмени ел Веня. А тётя Соня, придерживая култышкой руки буханку серого хлеба, здоровой рукой нарезала ломти.

— Давайте я, — предложил Веня.

— Ты не смотри, что однорукая, — тётя Соня улыбнулась, кивая головой. — Я всё могу робить, лучше иной двурукой.

Веня охотно поверил ей, глядя, как она ловко управляется с ножом.

— Ты мне расскажи, как сын там у вас? Я, почитай, его года четыре уже не видела, хоть и живём совсем рядом. Занятый он у меня больно. Только письма шлёт да деньги. Пишет, что работы много и крутится с утра до ночи. Хочется ему всё, как лучше. И дед таким был, и отец, да и муж мой. Все мы такие, Фисенки.

Веня чуть не подавился, услышав фамилию Фисенко. Он никак этого не ожидал. А Сёмка? Он же, подлец, ничего не сказал ему. Конечно, если бы он сказал, Веня не стал бы сюда тащиться. Он положил ложку на стол и хотел что-то сказать, но тётя Соня достала из ящика буфета, на котором местами уже облезал тёмный лак, стопку писем, завёрнутых в газету и перевязанных бечёвкой, и с гордостью выложила их перед Веней.

— Все собираю. Иной раз все подряд читаю, как книжку. Никому столько не пишут, как мне. И переводы хорошие шлёт. Только вот не выучился он у меня.

Из-за стенки, где находился кинозал клуба, ворвался в комнату свист и топот ног. Веня не сразу разобрался, в чём дело, лицо у него вытянулось от удивления и замерла рука с ложкой.

— Кино в клубе крутят, лента порвалась, — привычно отмахнулась тётя Соня. Она аккуратно собрала письма обратно в стопку и перевязала их бечёвкой. — Как его, любят на стройке?

Вопрос был поставлен прямо. Веня замялся и уклончиво ответил:

— Хороших людей везде любят, — но потом решительно добавил: — Ругается, как извозчик.

Он ещё о многом хотел сказать, но щадил самолюбие тёти Сони, и у него испортилось настроение. Веня вздохнул и умолк.

Тётя Соня положила на стол несколько новеньких журналов и, разложив их перед Веней, сказала:

— В отца пошёл. Тот тоже любил покричать. — Она открыла журнал. — Здесь вот про ихнюю химию пишут. И снимки цветные есть. Очень мне нравятся. — Тётя Соня задумчиво улыбнулась, разглядывая в который, наверное, раз цветные снимки посёлка Роз. — Я когда ещё в девках ходила, всё думала фотографичкой стать. Заработки, говорят, у них хорошие и работа, знамо, интересная.

— Не знаю, — сказал Веня, вспоминая очкарика-журналиста Яшу Риловского и как он перед отъездом раздавал ребятам фотокарточки. Когда их Яша успел напечатать? Веня улыбнулся и добавил: — Всё ведь от людей зависит.

Тётя Соня поставила рядом с ним на табуретку синий патефон.

— Это вот сыну подарили в госпитале, он целый год пластом пролежал. Самый конец войны был. Он же у меня в разведке состоял, — говорила тётя Соня, крутя единственной рукой блестящую ручку патефона.

Бесконечно крутилась пластинка, и старая, как и сам патефон, мелодия военных лет наполняла комнату, рассказывая Вене о синем платочке, который нужно беречь.

Тётя Соня качала головой, будто соглашалась с песней, и неожиданно заговорила.

Веня слушал её, и ему показалось, что и одинокие гитары, и жёлтые скрипки, развешанные по стенам комнаты, тоже рассказывали ему вместе с хозяйкой историю человека, которого Веня не полюбил, — Фисенко.