Свадебное путешествие - [4]

Я начал путешествовать. И забывать о них. Мы ведь недолго были вместе, наши отношения остались поверхностными. И только через три года после самоубийства Ингрид, однажды поздним летним вечером в Париже, где я был один и опять проездом, точнее, возвратился из Океании, а через несколько дней должен был лететь в Рио-де-Жанейро, - я снова испытал потребность позвонить по телефону Клебер 83-85. Помню, что специально для этого я вошел в огромный отель на улице Риволи. Прежде чем дать номер телефонистке, долго ходил из конца в конец холла, обдумывая слова, которые скажу Риго. Я боялся, что онемею от страха. Но на этот раз никто не ответил.

Прошли годы, были путешествия, показы наших фильмов в "Пленеле" и в других залах. Ни Ингрид, ни Риго меня, в общем-то, не занимали. Когда я в последний раз предпринял попытку дозвониться Риго, был такой же летний вечер, как и сегодня: такая же жара и ощущение странности и одиночества, но гораздо слабее того, что я испытываю сейчас... Это было всего лишь ощущение остановившегося времени, которое переживает путешественник между двумя самолетами. Кавано и Ветцель должны были присоединиться ко мне через несколько дней, и мы втроем улетали в Рио. Тогда жизнь еще была полна бурных волнений и прекрасных планов.

Подходя к гостинице, я удивился, что фасад музея и фонтаны на площади освещены. Два туристских автобуса стояли в начале бульвара Сульт. Может, в связи с приближением 14 июля зоопарк будет открыт всю ночь? Что же привлекло туристов в этот квартал в девять часов вечера?

Я подумал, соберет ли Аннет на следующей неделе всех наших друзей, как мы делали это каждый год в день 14 июля на нашей большой террасе в Сите-Верон. Я был почти уверен в этом: из-за моего исчезновения она нуждается в обществе друзей. И Кавано, конечно же, поддержит ее в том, чтобы она не отказывалась от этой традиции.

Я шагал по бульвару Сульт, вдоль цепочки домов. Порой то на одном, то на другом фасаде появлялось солнечное пятно. Время от времени я замечал их и на тротуаре. Эти контрасты тени и света, когда заходит солнце, эта жара и этот пустынный бульвар... Касабланка. Да, я шел по одному из главных проспектов Касабланки. Стемнело. Из раскрытых окон до меня долетало буйство телевизоров. Это снова был Париж. Я вошел в телефонную будку и пролистал справочник в поисках фамилии Риго. Целая колонка Риго с разными именами. Но как звали моего - я не помнил.

И, однако же, у меня было ощущение, что Риго жив, что он где-то на окраине Парижа, в одном из отдаленных кварталов. Сколько мужчин и женщин, которых считают мертвыми или пропавшими, живут в этих кварталах на дальних границах Парижа... Я уже приметил таких людей, двоих или троих, у заставы Доре, с печатью прошлого на лице. Они бы могли многое рассказать, но будут хранить молчание до самого конца, и им совершенно наплевать, что мир забыл о них.

В своей комнате в гостинице "Доддс" я думал о том, что обычно одно лето не отличается от другого. Июньские дожди, жаркие дни, 14 июля, когда мы с Аннет принимали друзей на нашей террасе в Сите-Верон... Но то лето, когда я познакомился с Ингрид и Риго, было совсем другого свойства. Какая-то легкость еще оставалась в воздухе.

В какой же момент моей жизни исчезло это ощущение однообразия? Установить это было бы трудно. Точной границы нет. Лето самоубийства Ингрид в Милане? Оно казалось мне совершенно таким же, как и все другие. Это сейчас, вспоминая пустынные под палящим солнцем улицы и удушающую жару в желтом такси, я испытываю ту же тревогу, что и сегодня в Париже, в июле.

Уже довольно давно - и на этот раз сильнее, чем обычно, - лето вызывает у меня ощущение пустоты и отсутствия и уносит в прошлое. Может, тому причиной слишком резкий свет, уличная тишина, эти контрасты лучей заходящего солнца и тени на фасадах домов по бульвару Сульт в тот вечер? Прошлое и настоящее сплавляются в моей голове в результате какого-то двойного наложения, и тревога моя, несомненно, происходит именно от этого. Я ее ощущал не только в состоянии одиночества, как сегодня, а каждый раз, когда мы отмечали 14 июля на террасе в Сите-Верон. И всегда Ветцель и Кавано говорили мне: "Жан, что-нибудь не так? Тебе надо выпить бокал шампанского..." Или Аннет прижималась ко мне, ласково проводила пальчиком по моим губам и шептала на ухо со своим датским акцентом: "О чем ты задумался, Жанно? Скажи, ты все еще любишь меня?" А вокруг взрывы смеха, перешептывание, музыка.

В то лето еще не было тревог и этого странного наложения прошлого на настоящее. Мне было двадцать лет. Я возвращался на поезде из Вены и вышел в Сен-Рафаэле. Девять часов утра. Я собирался сесть в автобус, который отвез бы меня в Сен-Тропез. Но, сунув руку в карман куртки, понял, что у меня украли все деньги, которые еще оставались: триста франков. В тот момент я решил не задумываться о будущем. День был ясный, жара стояла почти такая же, как сегодня, но тогда я не видел в этом ничего ужасного.

У выезда из Сен-Рафаэля я встал на дороге, идущей вдоль берега моря, надеясь доехать автостопом. Ждать пришлось около получаса, но вот черная машина остановилась возле меня. Первое, что меня удивило, - женщина за рулем, а мужчина сидит на заднем сиденье. Она выглянула в открытое окошко. На ней были темные солнечные очки.