Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах - [63]

Подобных субъектов не волнуют никакие проблемы, и они ничем не интересуются, кроме собственного желудка и женщин.

Да, в нашем мире нет ни справедливости, ни равенства. Мустафа Саид сказал: «Я не ищу славы, да и другие, такие, как я, ее не жаждут». Если бы он вернулся домой во всеоружии своего европейского образования, то, конечно, присоединился бы к этой волчьей стае. Все они, с их красивыми, холеными лицами, похожи на него. На приеме, устроенном в честь завершения конференции, кто-то из министров с гордостью упомянул, что Мустафа Саид был его учителем:

«Благодарю вас, вы напомнили мне о моем добром друге, с которым я был особенно близок в Лондоне. Доктор Мустафа Саид. Да, он был моим учителем еще в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. В то время он возглавлял Ассоциацию борьбы за освобождение Африки, а я был членом исполкома. Что это был за человек! Один из самых замечательных африканцев, каких я когда-либо знал. Связи у него были поистине огромные. О боже, что это был за человек! Женщины липли к нему как мухи. И он не раз говорил в шутку: „Я освобожу Африку с помощью моего…“» И министр засмеялся так, что у него задергался кадык. Я хотел было расспросить его поподробней, но он скрылся в толпе высокопоставленных гостей…

Но теперь Мустафа Саид больше не занимал мои мысли — телеграмма Махджуба все перевернула. Когда я прочитал ответ миссис Робинсон на мое письмо, я ощутил большую радость. Но в поезде, пытаясь отвлечься, я перечитал его вторично, и оказалось, что мой интерес к нему угас.

Наши ослы неторопливо трусили по дороге. Из-под их копыт взлетали камешки.

— Почему ты молчишь? Все-таки ты домой приехал! Или ты онемел? Ну скажи хоть что-нибудь.

— Видишь ли, от чиновников моего ранга ничего не зависит. Если начальство отдает распоряжение, мы его выполняем, как же иначе? Кстати, ты ведь председатель местного комитета народно-демократической партии. Это правящая партия. Почему бы тебе самому не излить на этих господ свой гнев?

— Если бы не… — начал Махджуб виноватым тоном. — Видишь ли, не будь этой истории, так оно, наверно, и вышло бы. В тот самый день наша делегация должна была поехать в столицу провинции с просьбой о постройке большой больницы, средней школы для мальчиков, начальной — для девочек и сельскохозяйствен-ной школы, но… — тут он неожиданно умолк с расстроенным видом.

Я взглянул влево, на реку. Звуки, которые доносились оттуда, как всегда, таили в себе опасность. Затем впереди замаячили куполообразные усыпальницы. Значит, скоро мы поравняемся с кладбищем. И вновь на меня нахлынули воспоминания.

— Мы похоронили ее на рассвете, без лишнего шума, — продолжал Махджуб. — Женщинам приказали не причитать. Поминок не устраивали и никого посторонних не извещали. Потом приехали полицейские. Началось следствие. Очень неприятная история.

— Какое следствие? — растерянно спросил я.

Махджуб устремил на меня немигающий взгляд и заговорил только после долгой паузы:

— Через неделю, а точнее, через десять дней после твоего отъезда, ее отец во всеуслышание заявил, что он дал обещание Вад ар-Раису и намерен его исполнить. Короче говоря, ее с ним обручили. Отец ругал ее, бил и кричал: «Ты выйдешь за него, выйдешь! Мало ли что тебе не хочется». Я не присутствовал на церемонии. Да и вообще там почти никого не было. Разве Бакри, твой дед да Бинт Махджуб — ну, его друзья, как ты знаешь. По правде сказать, я пытался отговорить Вад ар-Раиса от этой женитьбы, но ничего не вышло. Он как обезумел. Потолковал я и с ее отцом, но тот слушать ничего не хотел. И только твердил, что не желает быть посмешищем. И без того всюду сплетничают, будто дочь не слушается его. Я посоветовал Вад ар-Раису не спешить после свадьбы, а дать ей время свыкнуться, не торопить ее. Она прожила в его доме две недели и никому не сказала ни слова. Молчала, как немая. А он совсем обезумел. Даже трудно себе представить. Сумасшедший, и только. Представляешь, кричал направо и налево, что в доме живет женщина, на которой он женат по закону аллаха и его пророка, а между тем она ему и не жена вовсе. Мы его убеждали: «Погоди, все образуется. Успокойся. Все будет хорошо».

Внезапно наши ослы заревели, и я от неожиданности чуть не свалился.

Первые два дня я расспрашивал соседей, по никто мне ничего вразумительного не сказал. Стоило хотя бы намекнуть на случившееся, как все сразу отводили взгляд, точно были соучастниками преступления.

— Почему ты бросил все свои дела и приехал? — спросила меня мать.

— А как же мальчики? — ответил я ей.

Она посмотрела на меня испытующим, проницательным взглядом и сказала:

— Мальчики? Или их мать? Что было между вами? Ведь она приходила к твоему отцу и просила: «Скажите своему сыну, пусть он на мне женится». Какая наглость, какое бесстыдство! Вот они — нынешние женщины! Не поймешь что. Но и ты тоже хорош.

И мой дед мне ничем не помог. Когда я пришел к нему, он лежал на тахте точно мертвый, таким я его еще никогда не видел. Будто источник его жизни внезапно иссяк. Я сидел с ним рядом, а он лежал и молчал. Только глубоко вздыхал время от времени, переворачивался с боку на бок и шептал: «Боже, спаси меня, спаси от проклятого шайтана». И каждый раз мое сердце болезненно сжималось, словно между мной и шайтаном была какая-то связь. Потом, много времени спустя, он пробормотал, глядя в потолок: