Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах - [31]

— Помню, в молодости один гадальщик уверял меня, что мне надо только достигнуть шестидесяти лет — возраста нашего пророка, а уж тогда я дотяну до ста.

Мы принялись вместе подсчитывать его годы, п оказалось, что до ста ему остается еще целых двенадцать лет.

Дед начал было рассказывать мне про жестокого губернатора, который бесчинствовал в нашей округе еще в турецкие времена, но я вдруг опять вспомнил Мустафу. Не расспросить ли мне о нем деда? Уж он-то знает всю подноготную о каждом человеке в нашей деревне. Однако дед покачал головой и сказал, что о Мустафе ему ничего не известно. Разве то, что родом он из-под Хартума, здесь появился лет пять назад, купил землю у одной женщины, а потом Махмуд выдал за нега дочку. Со свадьбы уже четыре года прошло.

Я спросил: какая из дочерей Махмуда замужем за Мустафой.

— По-моему, Хасана, — поразмыслив, ответил дед. — Ох, люди, люди, — вздохнул он и привычно покачал головой. — Даже не интересуются, за кого дочерей отдают…

Тут он добавил, словно оправдывая Махмуда, а может быть, и самого себя, что за все эти годы Мустафа ни в чем дурном замечен не был. Но и хорошего тоже вроде ничего не сделал. В пятницу его всегда можно увидеть в мечети. Наверно, он из тех, кто и в дни радости, и в дни печали пьет из собственной рюмки. Такая уж была у моего деда поговорка.

После этого разговора прошло два дня. В полдень я ушел с книгой в дальнюю комнату. С другой половины доносились голоса — мать и сестра болтали с соседками. Отец спал, а братья ушли куда-то по делам. Никто не мешал мне, и я погрузился в чтение. Вдруг я услышал покашливание, поднял глаза и увидел Мустафу. Одной рукой он прижимал к груди огромный арбуз, а в другой держал корзинку с апельсинами. Он заметил мое удивление.

— Я тебя не разбудил? Полдень, конечно, не самое лучшее время, чтобы ходить по гостям. Прошу у тебя прощения. Но мне хотелось познакомиться с тобой. И я решил: зайду, пусть попробует плодов моего сада.

Он был изысканно вежлив. Ведь у нас в деревне все ходили друг к другу, когда хотели, и никому в голову не приходило извиняться и расшаркиваться. Не скрою, его учтивость мне понравилась, и я поспешил ответить тем же. На столе появился чай. Я внимательно изучал лицо гостя. Заметив мой пристальный взгляд, он отвел глаза. Мустафа был красив. Высокий лоб, брови вразлет, густые, подернутые сединой волосы, крепкая шея, орлиный нос. Когда во время разговора он взглянул мне прямо в глаза, в его взгляде я ощутил удивительный сплав силы и слабости. Чуть опущенные уголки губ и печальные глаза таили в себе неотразимую привлекательность. Говорил Мустафа негромко, но голос его был несколько резким. Его лицо дышало силой, но в улыбке было что-то женственное. Руки у него были мускулистые, а пальцы — длинные и изящные. И когда, посмотрев на его руку, вы вдруг замечали эти пальцы, впечатление было такое, словно ваш взгляд с суровых горных отрогов скользнул в прелестную долину.

«Ладно, пусть говорит, — думал я, слушая его. — В конце концов, он ведь для этого и пришел. Какая другая может быть у него цель?»

Но Мустафа сам ответил на мой невысказанный вопрос.

— У нас в деревне я только с тобой еще не имел счастья познакомиться, — произнес он с церемонной вежливостью.

Сказать по правде, его манеры были мне неприятны. Ведь мы же в деревне, где мужчины, поссорившись, не стесняются назвать обидчика «сукиным сыном».

— Я много о тебе слышал от твоих родных и друзей, — сказал он.

Признаюсь, меня это не удивило. Я еще в молодости слыл у нас в деревне первым парнем.

— Говорят, ты получил солидный диплом. Доктора, кажется? Еще говорят, что ты с детства подавал большие надежды…

— Ну что ты, — ответил я, хотя в те дни очень собой гордился и не слишком это скрывал.

— Стать доктором, — великое дело, — сказал Мустафа, словно не расслышав моих слов.

С притворной скромностью я начал втолковывать Мустафе, что не сделал ничего особенного. Просто три года занимался только тем, что разыскивал сведения о жизни одного забытого английского поэта. Как же я обозлился, когда в ответ на мой искренний рассказ этот человек засмеялся! Да еще как засмеялся! Захохотал во все горло.

— Ну скажи на милость, к чему нам тут поэзия? — воскликнул он. — Вот если бы ты с таким же усердием занимался агрономией, инженерным делом, медициной — тогда другое дело!

Он произнес слово «нам», явно меня не включая, хотя уроженцем этой деревни был я, а не он, и я был здесь своим, а он — чужаком. Но тут он улыбнулся, и в его лице вновь появилась обаятельная мягкость, и глаза его сделались ласковыми, как у женщины.

— Конечно, нужны любые знания, — задумчиво произнес он, словно утешая меня. — Но нам, крестьянам, важнее наши деревенские заботы.

Он умолк, а у меня в голове вихрем кружились вопросы. Откуда он? Почему поселился здесь? Какой была его прежняя жизнь? Но я не спешил задавать их вслух.

— Хорошая эта деревня, — заговорил он снова. — Люди тут прекрасные. Жить среди них — одно удовольствие.

— Да и ты им нравишься, — сказал я. — Мой дед говорил, что ты человек достойный.

Он улыбнулся обрадованный.

— Твой дед — редкостный человек… Да… Девяносто лет, а на осла вскакивает, как юноша. А сила, а стать, а взгляд! Да… Редкостный человек.