Свадьба - [13]

— Ну что, нравится? Нравится? — не переставала вопрошать Кэрен.

А я, как потерянный, как мальчик, впервые столкнувшийся с красотой и очарованием природы, то и дело повторял: «Сказка, сказка». Воображаю, как будет все это смотреться в буйно-зеленом июне, если уже сейчас такое захватывающее великолепие!

На обратном пути мы обсуждали расходы по столу, нарядам, оркестру, напиткам и прочему. Сумма выходила весьма приличная, и я подумал: стоит ли? Стоит ли столько денег ухлопать, когда все еще вилами по воде? — и невольно представил себе довольно мрачный сюжетик. Молодая парочка все мизерные сбережения свои ухлопала на пышную свадьбу, и пока шли приготовления к ней, и на ней, и некоторое время после они были на седьмом небе. Потом ребенок, она бросает работу, нужда, мелкие, постепенно нарастающие стычки переходят в скандалы. Жизнь — ад. В итоге — развод. И кто знает, может быть, именно этих десяти-двенадцати тысяч, в голубом экстазе потраченных на свадьбу, — именно этих десяти-двенадцати тысяч было бы достаточно, чтобы выстоять первые семейные невзгоды. Преодолевая страх (не накаркать бы!), я все же, как мог, шутя и играючи, поведал им об очевидной распространенности такого сюжета в жизни. Но то ли из-за глубоких изъянов в моем английском, то ли из-за того, что их головы не были настроены на столь мрачный юмор, они просто-напросто не поняли меня. И отлично, и не надо повторять — сказал я себе, — нечего об этом думать. Но в тот же вечер я то же самое изложил Нинуле, подлив, разумеется, дополнительную порцию черной краски, и потом еще много раз возвращался к этому в своих нелепых и беспорядочных придирках.

Плохая примета. На кой черт я об этом подумал? Еще и накаркаю. Надо же иметь такой ничтожный, такой пакостный мозг. Плохой приметой выходило еще и то, что в роскошном этом особняке не было кондиционера. А свадьба была назначена на 25 июня — самый разгар лета.

Как видишь, не безразлично мне было — переживал. Вкладывал в это столько сердца, словно целиком согласен со всей затеянной ими поповщиной. И так всю дорогу. То думаю, черт с ним, невелика беда. Пакостные условности мироустройства. То с новой силой взвиваюсь.

А время никаких эмоций не проявляет. Несется к назначенному дню на всех парусах. Уже начало апреля. Они уже расстановкой столов заняты. Настолько заняты, что на меня — ноль внимания.

Как густо посажены звезды! В некоторых местах сплошная огненная пелена.

Светят себе и светят. Всем подряд. Ни выбора, ни оценки — тишь да гладь. Что же мы-то значим на их фоне? Ведь не фон мы, наверное, а тоже, наверное, часть того же вселенского вещества. Чего же нам не живется так же просто и спокойно, как им? Или вся идейная, чисто головная наша чехарда изначально заложена в химическом составе того материала, из которого мы все сделаны? Все? Да разве мы все из одного и того же материала сделаны? И евреи, и арабы, и русские? Да разве не по химическому составу мы так отличны друг от друга? Нет? Тогда по какому же? Что разделяет нас? Где оно, это самое первое, первичное, что ли, различие? В каких потаенных недрах нашей всеохватной, всеглагольной тьмы? А когда выползает на свет, то что оно такое?

Извержение или извращение? Гром или грим? Похоть или прихоть? Где граница между ними, между потребностью желудка и потребностью души? Между естеством нормы и естеством нрава?

Я такой же, как и ты, Леша-тихоша. Как и все вы. Я тоже дал увлечь себя в муть и жуть высокопарного пилотажа, не имеющего ничего общего ни с жизнью, ни с этой бесконечной звездоносной синью.

Свадьбы не будет. Поп или — я?..

Жизнь, жид, жито, жимолость, живодерня.

Свадьба будет без попа или без меня.

Что поп, это он — я догадался сразу. Мы только вошли в зал, как я тут же его распознал. По бородке, наверное. Хотя бороду кто только теперь ни носит? Знак ума и веса. Именно она и выдала.

Борода и еще эти давно не глаженные, вздувшиеся на коленях брюки. И какой-то грязно-белый свитер — неистребимая порода разночинца.

— Вообще говоря, я русский, хотя и родился в Германии, — сказал он на родном английском языке сразу после того, как нам его представили.

Кэрен, что ли, подвела нас к нему или Сашка — не помню. Мы приехали на свадебную репетицию. Нинуля, Мишка наш и я. Родители Кэрен, ее две сестры и брат, а также несколько общих друзей жениха и невесты. Все были в очень каком-то полуискусственном не то возбуждении, не то торможении. Мы приглядывались к родителям. Они — к нам.

Первая наша встреча с ними.

Она — тип русской учительницы, на вид — мягкой, но курит и значит с каким-то крепким стерженьком внутри. Он — работяга западного типа, не то поляк, не то немец.

Что и говорить, родство по высшему классу.

— Как хорошо, что вы тоже курите, — сказал я, поднося ей зажженную зажигалку.

Надо было о чем-то говорить, расшаркиваться, а что, как — никто не знал. Благо, какие-то общие, ничего не значащие слова, сопровождаемые жестами, мимикой, любвеобильными улыбками, срывались с уст. Мы — воспитанные люди. Наши деточки любят друг друга — и это главное.

— Прекрасное здание.

— Да. Усадьба.

— Здесь сейчас школа.