Свадьба - [10]

Никто не засмеялся.

Кирилл закончил рассказ, но никто не засмеялся, не схохмил, не высказал недоверия. Перестали жевать. Молчали. Тишина облепила комнату вязкой глиной и сковывающей неловкостью. Только Полюся вполголоса спросила:

— А как же звали жену?

— Не помню, — так же тихо ответил Кирилл.

Вскорости все засуетились, начали прощаться. Наши с Кириллом машины были запаркованы рядом, так что по дороге к машинам я сказал:

— Ты, Кирилл, сумасшедший.

Сказал просто, не выпендриваясь, поскольку мое мнение об этом масадском эпизоде он знал.

— Как можно, — добавил я, — как можно быть таким инженером, как ты, с такими хорошими математическими мозгами и в то же время верить в такую чепуху?

— О чем ты говоришь? А разве я верю? Но это же было со мной. А? Что? Ты понимаешь меня, это было со мной. И я все это видел, как вот сейчас тебя. Было, помимо всяких вер. Что?… Я с тобой согласен, вера — вещь спорная, но как можно не поверить собственным глазам. А ты можешь не поверить собственным глазам? А? Что?…

«А? Что?» — слова-паразиты в его речи, они ничего не означают, разве что разбавляют бесцветность некоторым колоритом. Каждый раз произнося их, он непременно оглядывается по сторонам, словно боится, что кто-то может вмешаться и перебить его на полуслове. Наши жены сидели уже в машинах, а он все не отпускал меня. Так что я не рад был, что не удержался от реплики о его сумасшествии. Черт меня дернул наступать на его больную мозоль.

— Я почему тебе все тогда рассказал и сегодня повторил опять? Думаешь, для них? Что? Нет, конечно. Только для тебя, потому что это превосходный сюжет. Ты со мной не согласен? Ну хорошо, можешь быть со мной не согласен. А? Что?. Ты будешь писать еще тысячу лет, но если ты не бросишь политику, ничего у тебя не выйдет. Все объелись политикой по самые уши… Что?

— Перестань причитать, — оборвал я его, — у меня сейчас детектив в работе. Прочтешь — закачаешься.

— Правда?

— Как на духу. Ко мне друг-гэбешник приезжает вроде бы в гости, а на самом деле, он вербует моего Сашку. Ну тут я не выдерживаю, и убиваю всех троих.

— А кто третий?

— А кто первые два?

— Ну он и Сашка. Хотя сына убивать… Это, знаешь, мелодрама. Но кто третий?

— А это тебе задание на дом. Докумекаешь — позвонишь.

Подошла Полюся и по-деловому спросила:

— Послушай, Кирилл… или Илот. Можно я буду звать тебя Илотом? Ты не обидишься? А почему ты не помнишь, как звали твою жену?..

Зная, что любознательность Полюси — вещь не простая, я немедленно убрался прочь.

Говорят: сон в руку. Я бы сказал не только сон, но и обычная фантазия. Детективный сюжетик, который вползал в мою творческую фантазию и который я из нее выталкивал, в связи с его явной дешевизной и затасканностью, сам лез в руку. На другой день после работы, когда я бежал на электричку, Хромополк снова оказался на моем пути. Он окликнул меня как ни в чем не бывало, будто делал это каждый день.

— Привет.

— Привет.

— Торопишься?

— Да нет… вроде бы… — залепетал я, стесняясь сказать, что да, мол, тороплюсь, я всегда домой тороплюсь.

Он предложил ресторан, и я, поначалу отказавшись, согласился. Все же лучше, чем домой к себе приглашать. Уж не знаю, что мешало мне отшить его сразу, да и концы в воду. Кто он мне — друг, брат, сват? Чего это я с ним так церемонюсь? Не знаю, но что-то меня сдерживало. Может быть, эта вечная боязнь обидеть живую душу, задеть, оскорбить. Какой-то нелепый, невыносимый страх видеть подле себя побежденного тобой. Но погоди ты, мой дорогой, дай-ка ты мне разогнаться сначала, разогреться.

Ведь у меня всегда как? Сначала стесняюсь, потом срываюсь, и тогда уже — спасайте ваши души! — на всю катушку, без оглядки, без тормозов, без малейшего компромисса. Никаких середин. Либо молчок, либо — дым столбом. Но повода пока никакого не было. Он вел себя безукоризненно тактично, словно сам чувствовал, что во мне что-то закипает. А может, и нет. Может, натура у него была такая. Всегда сдержанный, корректный, обкатанный.

— Что такое куриные пальчики? — спросил он, уставившись в меню.

— Не знаю.

— Попробуем?

— Как хочешь.

Он пробегал глазами меню и проборматывал названия блюд с привычностью ресторанного завсегдатая, словно меню было не по-английски, а по-русски. Так же легко и серьезно шутил с официанткой, заказывая обед.

— Откуда у тебя такой английский?

— Оттуда.

Он расхохотался. Отхлебнул глоток воды из синего стакана и расхохотался. Потом оборвал смех, приложил стакан ко лбу и дурашливо вглядывался в меня сквозь толстое граненное синее стекло, как смотрят в наводку ружья. Чертово синее стекло. Оно смеялось надо мной тупой, расплюснутой, синей рожей. Я тоже улыбнулся. Невольно. Нелепо. Из-за боязни быть смешным. Из-за страха выглядеть идиотом в глазах этого беспечного стеклодува.

— Видишь ли, — сказал он, убирая с лица стакан, — советия совсем нонче другая. Ты бы не узнал ее сейчас… Все пришло в движение. Задвигалось. Вот так… Вот так… Даже наша глубинка — и та закружилась.

Я знал все это из газет, но все же слушал не перебивая. Уж очень интересно было знать, что он теперь такое. Однако, пробыв с ним часа полтора, я так ничего и не понял, за исключением, может быть, того, что он из последних сил лезет в друзья.