Суженая мрака - [8]

Пещера наполнилась криками горя, ярости и боли, надо думать, родителей детей, которым была не судьба вылупиться. Но я по-прежнему молчала – боялась дать знать о себе. Все ждала, надеялась, что вернется та красивая, золотая, молодая женщина, моя новая мама. И заберет меня из этого кошмара. Нас с яйцами. Там, за углом, было очень многолюдно и шумно, а здесь время словно застыло. И я поняла: не придут ни она, ни он.

Почему-то именно сейчас, когда по пещере разливается чужое горе, вспомнились ее слова: «Алера, помни, доченька, мы с папой любим тебя! Где бы не были!»

Слезы сами собой потекли по щекам, я дернула к себе родную бело-золотую пеленочку и закуталась в нее. Да, это будет первым памятным событием в моей новой жизни. Меня накрыло тоской и одиночеством, только лишилась одной семьи и сразу второй. Это наказание богов? Выверты судьбы или проклятие?

Если я поняла прощальные слова золотой мамы, значит – помню чужой язык, чей бы он ни был. Значит, есть надежда, что попала я все же на Игаю. Хотелось бы верить, что родина Василисы не похожа на ад. Тем более личность у меня осталась своя, родная, а о новом мире я ничего не знаю, даже родителей, не успев обрести, потеряла. Как же так? Неужели, как она сказала, новая память вытеснит старую, оставив лишь главные вехи? Видимо, для защиты психики «новорожденного».

«Синий» младенец стукнул изнутри в скорлупу, отвлекая меня от безнадеги и страданий, я сразу приложила к этому месту ладошку в ответ, делясь с ним душевным теплом, надеясь, что он поймет – рядом родные люди. Или не люди? Кто я такая, еще предстоит выяснить, но не эльфийка, сомнений почти не осталось. Про эльфов из яйца ни разу не слышала, только если из киндер-сюрприза. На языке, как нечаянный отголосок памяти, появился вкус шоколадки. Эх, как кушать хочется!

Обитатель синего яйца успокоился; я проверила серого, тоже приложила ладошку и прислушалась: пугающе слабое сердцебиение! Я обеспокоенно потянулась к пострадавшему яйцу и, обняв, приложила к нему ухо, заодно «поделилась» теплом и радостью, что живы трое. Удивительно, но, в отличие от сытого «синего», «серый» младенец неожиданно потянул из меня энергию. Я физически ощутила это, и каменное сердце опять поддержало меня. Я чувствовала себя связующим звеном между «серым» и чьей-то поддержкой извне. И – о чудо! – трещина на скорлупе чуть-чуть уменьшилась. Я догадалась, что плохое состояние младенчика напрямую зависит от этой трещины. Может, он через нее энергию теряет? Правильно, надо чаще с ним делиться и «обниматься».

Не успела я порадоваться хорошим новостям, как передо мной, вернее, в нашем закутке, возник очередной незнакомец и замер у наших корзин. Крупный, крепкий, высокий, про таких говорят – основательный. Лет, наверное, тридцати. С темно-синими волосами, заплетенными в тугую сложную косу, спускающуюся ниже пояса. Наряд на нем тоже сложный: приталенный, идеально сидящий на прекрасной атлетической фигуре, расшитый черной нитью темно-синий кафтан с высоким воротом и штаны, заправленные в высокие сапоги.

Мужчина взял из корзины синюю пеленку, судорожно сжал ее в руках и стремительно оглядел пространство. И не сразу, совершенно нечаянно, заметил меня, глазеющую на него, затаив дыхание. Осознав, что увидел, мужчина перевел взгляд на яйцо с синими крапинками-прожилками. А я поподробнее рассмотрела его. Краси-ивы-ый! Аж дух захватывает. Глаза синие-синие, как сапфиры. Но восторгалась я этим красавчиком странным образом, по-детски, как красивым персонажем из сказки, отчего неожиданно пришла в замешательство.

Увидев целое синее яйцо, синеглазый красавец вздрогнул всем телом, словно из него вышибли дух. Казалось, он не поверил своим глазам. Медленно шагнул ко мне, вновь нагнулся и протянул руку явно с намерением забрать это яйцо. Дальнейшее произошло, наверное, инстинктивно, потому что отдать спасенные мной яйца – да никогда и ни за что! Вдруг зарычав, я накрыла яйца ладошками, всем своим видом давая понять: «Мое, не дам!» Вдобавок доступ к нам с яйцами закрыла загадочная… пленка, что ли?

Мужчина потряс меня до основания: всхлипнув от умиления и облегчения, осел на пол напротив нас, словно у него ноги подкосились, затем глядел на нас троих, вылупившихся и еще нет, и как блаженный улыбался.

– Фиала, он здесь! – крикнул он, нет, радостно прохрипел.

Несмотря на шум невидимой мне толпы, плакавшей, гомонившей и взывавшей к богам, через несколько секунд в мой закуток ворвалась еще одна красавица. Надо же, их здесь штампуют, что ли, настолько идеальных? Женщина в длинном синем платье с воротничком под горло и фиолетовыми волосами, уложенными короной на голове, сначала подбежала к мужчине и опустилась на корточки, тревожно осматривая его, наверняка выглядевшего странно. Ее спутник с трепетом указал на нас рукой, как на диво дивное, улыбаясь шальной, счастливой улыбкой.

Женщина обернулась, и я завороженно наблюдала, как в ее огромных фиолетовых, покрасневших от слез глазах страх, боль, паника сменяются сначала изумлением, а затем радостью. Она содрогнулась всем телом от облегчения и, тоже не удержав равновесия, привалилась к плечу спутника. А тот, посмотрев в сторону выхода, строго приказал кому-то, мне невидимому: