Суворов - [96]

Местность перед Чортовым мостом покрылась тысячами русских солдат, но прямая атака моста была немыслима. Первые бросившиеся смельчаки были тотчас поражены пулями, русские войска залегли за камнями и открыли огонь по неприятелю. Внезапно на скалах по ту сторону моста показалась перешедшая в брод Рейсу обходная колонна. Среди французов воцарилось смятение; второпях они разрушили часть каменной кладки моста и начали медленно отступать. Арка попрежнему оставалась под обстрелом французов, но уже далеко не столь губительным, как прежде. Группа русских солдат, разобрав оказавшийся поблизости сарайчик, добралась ползком до разрушенных свай и, связав с помощью шарфов и поясов несколько бревен, перекинула их через провал. Майор Мещерский первым пробежал по этому шаткому сооружению, но сраженный пулей упал замертво. Следовавший за ним казак споткнулся и свалился в клокотавшую бездну. Но уже десятки новых смельчаков, поддерживая друг друга, падая под пулями, перебирались на берег и тотчас бросались на французов. Чортов мост был форсирован[63].

К четырем часам дня, после исправления арки, вся армия Суворова перешла Рейсу и двинулась вслед за отступавшим противником. То и дело приходилось снова переходить через вьющуюся Рейсу, однако уже не в столь тяжких условиях. Лекурб всюду уничтожал мосты, но этим лишь не надолго задерживал своих преследователей. По мере приближения к Люцернскому озеру ландшафт быстро изменялся. Горы как бы раздвигались; узкая котловина сменилась широкой долиной; появились луга и пашни; снеговые вершины скрылись за зеленой короной лесов. Дивная альпийская панорама предстала перед взорами солдат. Под ногами раскинулся живописный Альторф. Армия забыла перенесенные лишения. Казалось, уже недалеко до соединения с остальными силами, а тогда, покинув непривычные жуткие горы, руководимые гением любимого вождя, войска смогут спокойно взирать на будущее.

Но тут открылась ужасная истина — тотчас вслед за Альторфом кончалась сен-готардская дорога. На озере крейсировали французские суда. Сухопутной же дороги к Швицу не было, если не считать двух тропинок через снеговой хребет Росшток, ведших в Муттенскую долину, откуда имелось сообщение со Швицем. Осенью эти тропинки считались непроходимыми даже для опытных швейцарских охотников.

Об австрийском отряде Линкена ничего не было слышно; среди жителей циркулировали слухи о происшедшем будто бы накануне сражении, из которого французы вышли победителями. Между тем армия Суворова уже несколько дней питалась чем попало, потому что вьюки не поспевали и растянулись на тридцать верст. Легкие отряды Лекурба отбили часть обоза, а в Альторфе удалось раздобыть очень немного продовольствия. Наконец, главные силы Лекурба (6 тысяч человек), сосредоточенные близ Фирвальштедского озера, на фланге у Суворова, ждали удобной минуты, чтобы снова обрушиться на него.

Отрезанная от базы, лишенная продовольствия, с жалкими остатками боевых припасов, с истомленными, наполовину больными людьми, армия была в критическом положении.

Ко дню прибытия в Альторф Суворов был совсем болен. Его терзал жестокий кашель, непрерывно лихорадило, слабость во всем теле достигла предела. Но в этом обессиленном теле, в котором еле тлела жизнь, осталась та же несокрушимая, стальная воля героя.

Мысль об отступлении не приходила ему в голову. Над ним довлело лишь одно соображение: он опаздывал уже на сутки к назначенному по диспозиции сроку соединения в Швице и это опоздание может повести к разгрому Корсакова и Готце. Поэтому, не дав отдохнуть измученным войскам, он на другое же утро выступил из Альторфа. Если бы Суворову стало известно, что Массена успел уже разбить оба корпуса союзников, он, вероятно, принял бы какое-либо другое решение и предоставил бы отдых многострадальной своей армии. Но сведений не было, кроме темных, невнятных толков, столь часто обманывавших его в Италии. Верный своему долгу главнокомандующего, он решил любой ценой пробиться к ждавшим его корпусам.

Руководствуясь этим, Суворов решился совершить невиданный переход. Он избрал путь через Росшток. Только неограниченная уверенность в себе самом и в своих солдатах могла продиктовать это, казавшееся безрассудным, решение.

В пять часов утра авангард князя Багратиона начал под’ем. Тропинка делалась все круче, потом почти совсем исчезла. Солдаты взбирались поодиночке, цепляясь за колючий кустарник. Из-под ног сыпались шиферные камешки и скользкая глина. Затем потянулась полоса рыхлого снега, в котором люди вязли по колена. Артиллерию и зарядные ящики всю дорогу подтаскивали на руках. Лошади и мулы то и дело срывались в пропасть, увлекая с собою драгоценные тюки с припасами. Путь армии был усеян трупами людей и животных.

«Каждый неверный шаг стоил жизни, — свидетельствует историограф этого изумительного перехода Милютин. — Часто темные облака, проносясь по скатам горы, охватывали колонну густым туманом, обдавали холодною влагою, до того," что войска были измочены, как проливным дождем. Погруженные в сырую мглу, они продолжают лезть ощупью, не видя ничего ни сверху, ни снизу. Выбившись из сил, на время приостановятся, отдохнут — и снова начинают карабкаться».