Суворов и Потемкин - [86]

4) австрийцы за нас не вступятся: им обещан Белград от пруссаков, кои с согласия Англии, берут себе Данциг и Торунь. Послано письмо к Циммерману в Ганновер по почте через Берлин, дабы чрез то дать знать Прусскому королю, что турок спасти не может...»

10 февраля в день отъезда Потемкина и Суворова из Ясс Храповицкий отмечает: «По почте открывается главное к нам недоброжелательство от Англии, и на Данию полагаться не можно».

Пять дней спустя навстречу Потемкину поскакал курьер с рескриптом о приготовлениях к войне с Пруссией.

Но не только желание поговорить о насущных делах руководило Екатериной, поспешившей навестить своего тайного супруга сразу же по его приезде. Она испытывала необходимость объясниться с Потемкиным по весьма щекотливому делу. Она хотела переговорить с ним о своем «милом дитяти» Платоне Зубове. К началу 1791 г. Зубов пользовался уже настоящим влиянием на императрицу. За спиной нового любимца, которому Екатерина оказывала большое доверие, вырисовывались серьезные люди, люди деловые и опытные, решившие, что пробил час, чтобы с помощью «милого дитяти» свалить ненавистного им главу русской партии. Они знали, что делали. Они играли в большую европейскую политику. Главным врагом России в тот период была Пруссия. Успехи Потемкина, решительно порвавшего с прусской ориентацией, не отвечавшей национальным интересам России, выводили из себя берлинский двор. Поворот на Юг, союз с вечной соперницей Пруссии Австрией — всего этого не могли простить Потемкину ни Фридрих II, ни его наследник Фридрих Вильгельм, мечтавшие расширить свои владения за счет Польши. Ненависть берлинского двора к князю Таврическому подкреплялась ненавистью к нему домашних пруссофилов, группировавшихся вокруг наследника русского престола. Сам наследник в разгар тяжелейшей войны, которую довелось вести России, тайно переписывался с прусским королем — врагом своей Родины. Эта тайная дипломатия наследника, шедшая вразрез с целями русской политики, осуществлялась по разным каналам. Так, русский дипломат М. М. Алопеус, посланный в Берлин с важной миссией, имея за спиной поддержку в лице будущего императора Павла, работал больше на Пруссию, чем на Россию. Незаметную, но важную роль в этой тайной дипломатии играли масонские круги и в первую очередь московские розенкрейцеры (кружок барона Шредера и Новикова). Они поддерживали постоянную связь со своими берлинскими руководителями И-Х. Вельнером и Бишофсвердером, которые, помимо высших степеней в масонской иерархии, незадолго до Второй турецкой войны заняли министерские посты при новом прусском короле Фридрихе Вильгельме II. И Вельнер, и Бишофсвердер, оказывали решающее влияние на прусскую политику.

В России многие сторонники великого князя Павла Петровича (как, впрочем, и сам наследник) были тесно связаны с масонами. Первым среди них надо назвать князя Н. В, Репнина, временно после отъезда Потемкина командовавшего армией на Юге. Алопеус тоже принадлежал к масонским ложам. В марте 1791 г. берлинский двор ожидал ни более, ни менее как перемены царствующей особы на русском престоле. Эти ожидания основывались на донесениях некоего Гюттеля — агента прусского посла в Петербурге. Именно через Гюттеля Павел вел тайную переписку с Фридрихом Вильгельмом [170]. Партия наследника была готова воспользоваться тяжелым положением России, чтобы взять власть в свои руки. Но прежде, чем устранить Екатерину, необходимо было разделаться с главой русской партии, с Потемкиным. Для этой цели и должен был пригодиться новый фаворит, Платон Александрович Зубов.

В сложное время прибыли в Петербург Потемкин и Суворов. Несколько выписок из дневника Храповицкого дают представление о напряженности тех дней:

75 марта: Беспокойство относительно Пруссии давно уже продолжается. Плакали.

17 марта: Захар (камердинер Екатерины Захар Константинович Зотов — доверенное лицо Потемкина.— В.Л.) из разговора с Князем узнал, что, упрямясь, ничьих советов не слушает. Он намерен браниться. Она плачет с досады; не хочет снизойти переписываться с Королем Прусским. Князь сердит на Мамонова, зачем, обещав, его не дождался и оставил свое место глупым образом.

22 марта: Нездоровы, лежали, спазмы и колики с занятием духа... Князь говорит, чтоб лечиться. Не слушается, полагаясь на натуру... Я был с почтой, всем скучает, малое внимание к делам».

Огромное нервное напряжение последних лет не могло не сказаться на здоровье императрицы, которой шел шестьдесят второй год. Все чаще она срывалась на каприз, слезы. Захар Зотов с грубоватой простотой пересказывает Храповицкому закулисные подробности драмы. Потемкин требует от императрицы написать прусскому королю и ценой политических уступок не допустить войны на западных границах. Силы государства и без того перенапряжены. Главное — закончить успешно войну на юге. Екатерина упрямится, не хочет унижаться перепиской с новоявленным европейским диктатором, как она называла короля Фридриха Вильгельма. «Плачет с досады, — отмечает Храповицкий. — "Он намерен браниться". Сохранилась поздняя запись Федора Секретарева — сына камердинера Потемкина, Десятилетний Федя был невольным свидетелем спора Потемкина с Екатериной. Князь ударил рукой по столу и так хлопнул дверью, уходя из покоев, что задрожали стекла. Императрица разрыдалась. Заметив испуганного Федю, улыбнулась ему сквозь слезы и сказала: «Пойди посмотри, как он?» И Федя идет на половину Потемкина, который сидит за столом в мрачном раздумье. Мальчику удается привлечь его внимание. «Это она тебя послала?»— спрашивает Потемкин. Простодушное детское отпирательство, слова Феди о том, что «она плачет, сокрушается, что надо бы пойти утешить ее», поначалу вызывают суровую реплику: «Пусть поревет!» Но вскоре князь смягчается и идет мириться