Сувенир, или Кукла на цепочке - [25]

— Думаю, что не смогу больше работать с вами, майор Шерман, — сказала она, когда, наконец, вновь обрела способность говорить и дышать.

— Весьма жаль слышать.

— Я не могу работать с людьми, которые мне не доверяют. Вы обращаетесь с нами, как с куклами! Как с малыми детьми!

— Вовсе но считаю вас ребенком, — сказал я примирительным тоном, и что была правда.

— Я вам верю, Белинда, — передразнила она меня с горечью. — Конечно и вам верю, Белинда! А на самом деле вы совсем не верите Белинде!

— Но я и в с а м о м деле верю Белинде, — сказал я. — И, и конце концов, мне далеко но безразлично, что с ней случится. Вот почему я и увел Белинду из этого дома.

Она удивленно уставилась на меня.

— Вы верите?.. Тогда почему же вы…

— Там действительно кто-то был, за рядами кукол. Я видел, как две куклы слегка покачивались. Там кто-то прятался, наблюдая за нами и выясняя, не найдем ли мы чего-нибудь. У него, явно, не было намерения убивать нас, иначе он выстрелил бы нам в спину, когда мы спускались по лестнице. А прореагируй я так, как вы хотели, мне пришлось бы идти искать его, и он пристрелил бы меня из своего укрытия. Я даже не успел бы его заметить. А потом и вас, чтобы избавиться от свидетеля. А вы, я считаю, еще слишком молоды для того, чтобы умереть.

Правда, я мог поиграть с ним в прятки, и тогда наши шансы уравнялись бы. Но поступить так я мог бы только в одиночку. А со мной были вы, совершенно неопытная в этих мерзких делах, да, к тому же, безоружная. Ведь вы просто оказались его заложницей. Поэтому, Белинда, я и увел вас оттуда. Ну как, неплохую речь я закатил?

— Насчет речи ничего сказать не могу… — Какая скорая реакция — глаза ее уже наполнялись слезами. — Знаю только, что еще никто и никогда не говорил обо мне столько хорошего.

— Чепуха! — Я осушил свой стакан, допил ее порцию и доставил девушку в отель. Мы подбежали к входной двери, укрываясь от дождя, перешедшего в ливень, и она сказала:

— Простите меня… Я выглядела такой дурой. И мне даже жаль вас…

— Жаль?

— Я поняла, что работать с марионетками было бы намного проще. Если марионетка погибнет, даже в глубине души не появится желания поплакать…

Я промолчал, чувствуя, что теряю власть над этой девушкой, что старые отношения «учитель-ученик» уже невозможно сохранить.

— И еще одно, — добавила она с почти счастливым видом.

Я со страхом и ожиданием смотрел на нее.

— Я никогда больше не буду вас бояться.

— А вы что… боялись меня?

— Еще как! Честное слово! Но случилось почти так, как сказал один человек…

— Какой человек?

— Шейлок, кажется. «Порежьте меня, и пойдет кровь…»

— Замолчите, пожалуйста!

Белинда замолчала. Она только улыбнулась. Той самой сногсшибательной улыбкой, не спеша поцеловала меня и, улыбнувшись еще раз, исчезла за дверью.

Я глядел на застекленные створки дверей, пока они не перестали колебаться.

Еще один-два таких случая, подумал я, и дисциплина полетит ко всем чертям.

Глава 5

Я прошел двести или триста ярдов, пока отель, в котором остановились мои девочки, не остался позади, потом поймал такси и вернулся к себе. На минуту я остановился под навесом, посмотрел через улицу на старую шарманку. Старик-шарманщик, казалось, был не только неутомим, но и водонепроницаем. Дождь не служил ему помехой, и, видимо, только землетрясение могло бы сорвать его вечерний концерт. Подобно истинному артисту, он, возможно, чувствовал свой долг перед публикой, ибо, как ни странно — публика оказалась на месте: с полдюжины юнцов, ветхая одежда которых явно свидетельствовала о том, что они промокли до нитки, группа одержимых, забывших все на свете и внимавших с каким-то мистическим экстазом предсмертным мукам Штрауса — именно он был очередной жертвой старого шарманщика. Я вошел в отель.

Помощник управляющего заметил меня, как только я повесил плащ. Кажется, он искренне удивился.

— Так быстро? Из Заандама?

— Таксист попался великолепный, — объяснил я и прошел и бар. Там я заказал «Юную Дженевру», порцию пльзеньского, и, медленно потягивая и то и другое, раздумывал о связи между быстрыми парнями со скорострельными пистолетами, посредниками-наркоманами, больными девушками, глазами, которые прячутся среди кукол, машинами, преследующими меня, куда бы я ни направлялся, полицейскими — жертвами шантажа, алчными администраторами, портье и шарманкой с жестяным завыванием вместо музыки. Все это никак не складывалось в моем мозгу в единое целое, и постепенно росла уверенность в том, что мои действия недостаточно провокационны. В конечном итоге я уже пришел к неприятному для себя заключению, что следует этим же вечером еще раз побывать на складе — разумеется, не поставив Белинду в известность, — как вдруг случайно взглянул в зеркало, висевшее напротив. Тут не было случайного совпадения или подсказки шестого чувства — просто мой нос уже некоторое время ощущал аромат, ассоциировавшийся с запахом сандалового дерева, а поскольку я к нему весьма неравнодушен, мне тотчас же захотелось выяснить источник — всего лишь стародавняя привычка всюду совать свой нос. За столиком, прямо за моей спиной, сидела девушка. Перед ней стоял стакан, в руке она держала газету. Как только я взглянул в зеркало, девушка резко опустила глаза и уткнулась в газету. Нет, нет, мне не почудилось — давать волю воображению в подобных случаях вовсе не в моих привычках. Она действительно на меня смотрела. И выглядела совсем юной. Одета в зеленое пальто, на голове — копна светлых волос, будто их стриг сумасшедший садовник. Казалось, в Амстердаме полным-полно блондинок, к которым так или иначе привлекается мое внимание.