Сувенир, или Кукла на цепочке - [24]

— У той больной девушки?

— Да, у той больной девушки.

— И в этом доме есть что-то ужасно болезненное. — Белинда опустила мою руку и снова заняла свой пост. А несколько секунд спустя я услышал странный звук, как будто у нее перехватило дыхание. Я обернулся. Белинда стояла спиной ко мне, не далее, чем в четырех футах, и в тот момент, когда я обернулся, она начала медленно и молча отступать назад. Глаза ее были прикованы к чему-то, что нащупал ее фонарик, а свободную руку она, не глядя, протягивала ко мне. Я взял ее за руку, и она подошла вплотную, не поворачивая головы.

Потом заговорила взволнованным шепотом:

— Там кто-то есть… Кто-то следит за нами!

Я взглянул в направлении луча фонарика, но ничего не увидел. Правда, у нее фонарик был намного слабее, чем у меня. Я сжал ее руку, чтобы привлечь внимание и, когда девушка, наконец, обернулась, вопросительно посмотрел на нее.

— Там кто-то есть! — все тем же взволнованным голосом прошептала Белинда, и ее зеленые глаза совершенно округлились. — Я видела их…

— Их?

— Да… Глаза… Я их видела…

Я ни секунды не сомневался в словах Белинды. Возможно, она и обладала богатым воображением, но пройдя отличную подготовку, не давала ему воли, когда вела наблюдение.

Я поднял свой фонарик — может быть, не так аккуратно, ибо свет ослепил ее. А когда девушка инстинктивно зажмурила глаза, перевел луч фонарика в то место, куда она указывала. Никаких глаз я не увидел, но зато заметил, что две висевшие рядом куклы слегка покачиваются. Движение их было почти неуловимо — почти, но не совсем. А между тем, сквозняки исключались — воздух на этаже застыл в полной неподвижности.

Я снова сжал ее руку и улыбнулся.

— Ну и ну, Белинда… Вам просто померещилось.

— Не «нукайте» на меня! — Была ли дрожь в ее голосе следствием страха или гнева, я решить не мог. — Я их в и д е л а! Страшные такие и пристальные глаза. Клянусь, я их видела! Клянусь!

— Да, да, конечно!

Она повернула ко мне расстроенное лицо. Ей казалось, что я просто пытаюсь ее отвлечь и успокоить — так оно и было на самом деле.

— Я вам верю, Белинда! Конечно, верю… — повторил я тем же тоном.

— Тогда почему вы ничего не предпринимаете?

— Как раз и собираюсь предпринять. Собираюсь покинуть это проклятое место.

Не спеша, как будто ничего не случилось, я с помощью фонарика в последний раз осмотрел помещение, повернулся и покровительственно взял Белинду за руку.

— Здесь для меня нет ничего интересного — да и пребывание наше слишком затянулось. По-моему, нам не помешает глоток живительной влаги, чтобы стимулировать то, что осталось от наших нервов.

Она уставилась на меня. На ее лице мгновенно сменялись выражения гнева, отчаяния, недоверчивости и, как я и подозревал, немалого облегчения. Однако гнев одержал верх. Большинство людей испытывают это чувство, когда им кажется, что им не верят, но в то же время делают вид, будто верят — лишь бы успокоить.

— Но я говорю вам…

— Ну вот, опять! — Я приложил палец к ее губам. — Лучше ничего не говорите. И помните: шефу всегда виднее!

Для апоплексического удара Белинда еще не подходила по возрасту, но от бурных эмоций лишилась дара речи. Она яростно взглянула на меня, потом, видимо, решила, что со мной не стоит тратить слов попусту — слишком большая честь, и начала спускаться вниз. Причем даже ее напряженная спина выражала возмущение. Я двинулся следом, но и с моей спиной было не все в порядке. Она испытывала какое-то странное и неприятное ощущение, которое не покидало меня до тех пор, пока мы не вышли и за нами не закрылась дверь.

Мы быстро пошли по улице, но Белинда держалась на расстоянии трех футов, словно подчеркивая всем своим видом, что сегодня мы друг другу совершенно чужие люди. А может быть, не только сегодня, но и навсегда. Я прочистил горло и процитировал:

— Кто, сражаясь, убегает — завтра снова в бой вступает!

Но она вся кипела от гнева и не уловила смысла этого изречения.

— Пожалуйста, не заговаривайте со мной, — отрезала она таким тоном, что я умолк и не произнес больше ни слова, пока мы не дошли до первого кабачка в районе порта, нездорового притона с ласкающим слух названием «Кошка о девяти хвостах». Когда-то здесь, вероятно, останавливались моряки британского флота.

Я взял Белинду под руку, и мы вошли. Она не проявляла особой любезности, но и не сопротивлялась.

Прокуренная, душная пивнушка — вот, пожалуй, самая исчерпывающая ее характеристика. Несколько моряков, возмущенных вторжением пары туристов в заведение, которое считали своей личной собственностью, встретили нас косыми взглядами, но в эту минуту моей злости хватило бы на сотни взглядов, и они демонстративно отвернулись.

Я усадил Белинду за маленький столик, настоящий, старинный деревянный столик, поверхности которого давно не касались ни мыло, ни вода.

— Мне шотландского, — сказал я. — А вам?

— Тоже! — сухо ответила она.

— Но вы же не пьете виски?

— Сегодня буду!

Белинда оказалась права наполовину. Храбро опрокинув стакан, она отхлебнула лишь глоток и так сильно закашлялась, словно захлебываясь и задыхаясь, что я ободряюще похлопал ее по спине.

— Уберите руку! — прохрипела Белинда. Я убрал.