Суть времени, 2013 № 22 - [2]

Но, повторяю, в случае прихода Путина был хотя бы формальный повод для закатывания истерики: «А ну как Кургинян соединится с Путиным, и наступят последние времена!»

А 2 марта даже формального повода не было. А истерика была преогромная.

И в 20-х числах марта, когда начались вопли по поводу фонда, якобы зарегистрированного на Кипре, тоже не было даже формального повода. Ну, был бы зарегистрирован фонд — и что? Реальный политический вопрос — финансируется ли фонд, находящийся в Москве, из-за границы? Если финансируется — то ты лоббист, а не политик. А если не финансируется? Притом, что шило этого финансирования в мешке не утаишь. Фонды — это не оффшорные предприятия, они структуры сугубо прозрачные.

Итак, не было даже формального повода для этой истерики. Но истерика была — и, опять-таки, преогромная. А значит, кто-то объявил нас опасностью № 1. Почему?

Обсуждать это я буду в следующих номерах газеты. Пока же просто фиксирую это весьма немаловажное обстоятельство.

До встречи в СССР!

Политическая война

От Поклонной до Колонного. Роль нашего движения в той политической войне, которая определяет облик современной России (продолжение — 6)

Наша политическая победа не может быть победой только политической. Только став духовной и метафизической, она обретет заодно и политический лик. Вы видели этот лик в конце съезда в Колонном зале? Вы видели его на Поклонной горе? Если хоть сполохи чего-то подобного вы видели, значит, мы уже побеждаем. Любой другой подход к невероятно трудному году, который мы прожили, — принципиально неверен

Сергей Кургинян

В предыдущем номере я познакомил читателя с аналитическим эссе, берущим за отправную точку мистерию жевательной резинки. Автор эссе, М. Ю. Александрова, построила свои размышления на тему «Что с нами происходит?», взяв за отправную точку книгу воспоминаний Максима Леонидова, лидера когда-то популярной петербургской группы «Секрет». Максим Леонидов сотоварищи, называя иностранных туристов, бродивших по Дворцовой площади, «людьми» (все остальные явно были не люди — то есть нелюди, анчоусы и так далее), отковыривали придавленную многими ногами жевательную резинку, выплюнутую «людьми» на мостовую Дворцовой площади, мыли эту резинку и жевали ее по нескольку дней.

М. Ю. Александрова и привела яркий пример, и обсудила его. Но такое обсуждение в рамках аналитического эссе, по определению, не может дать развернутого ответа на вопрос, ЧТО С НАМИ ПРОИСХОДИТ. Автор и не стремится к этому. Она просто призывает — себя и других — искать ответы. Зная, что ищущий обрящет. Убежден, что это именно так. И что чем больше будет ищущих — а ищущими могут быть только по-настоящему ужаленные низостью происходящего — тем быстрее будет получен надлежащий, полный ответ.

Что же касается меня, то я постараюсь добиться максимально возможного результата в рамках избранного мною — как все видят, далеко не эссеистского — жанра. Прежде всего, я хочу обратить внимание читателя на то, что Максим Леонидов не одинок.

LXIV.

«Это я, Эдичка»… Данное произведение Эдуарда Лимонова обсуждалось много раз. Особенно смаковался эпизод, в котором Лимонов оказывает определенные сексуальные услуги афроамериканцу. В отличие от эпизода с отмыванием иноземной жевательной резинки и ее «употреблением в дело» данный эпизод не может быть предъявлен читателю в виде развернутой цитаты. Во-первых, это слишком часто делалось другими. Во-вторых, тошнотворность слишком велика. Возникнет у читателя желание — он сам этот эпизод… как бы поизящнее сказать… просканирует.

Но пусть и те, кто просканирует, и те, кто не захочет, одинаково вдумаются в одно особо беспокоящее меня обстоятельство. Лимонов, явным образом смакует свое… падение? Не то слово. Ибо падал восставший ангел. А Лимонов смакует не падение, а уничижение, весьма сходное с леонидовским. Уничижение существа, любующегося своей предельной ничтожностью, своей готовностью не восставать и падать, будучи наказанным за восстание, а… оказывать специальные сексуальные услуги афроамериканцу с одной целью — унизиться побольше, попакостнее. То есть стать рабом именно этого, подчеркнуто ничтожного, обитателя США…

Ну, так вот… Лимонов, смакующий все это… Лимонов, описывающий подобные свои похождения не с намеком на художественное преувеличение, а что называется один к одному, в жанре стопроцентной автобиографии… Этот Лимонов стал героем для наших не худших, достаточно патриотичных ребят, весьма далеких от смакуемых Лимоновым извращений.

Понятно, как Лимонов мог стать героем для больной извращенческой подворотни. Но как он мог стать героем для этих ребят? Как они могли исполнять его приказы? Жертвовать собой ради удовлетворения его тщеславного насквозь прогнившего эго? ЧТО С НАМИ ПРОИСХОДИТ?

LXV.

Пакостный бесчестный мальчонка, отковыривавший с питерских мостовых выплюнутую иноземцами жвачку, называл этих иноземцев «людьми».

Для того чтобы хотя бы отчасти ответить на постоянно задаваемый мною вопрос, надо расшифровать это слово. Называя иноземцев «людьми», а себя и близких своих недочеловеками, нелюдью (только в этом может быть действительное содержание процитированного Леонидовым «люди поехали», не правда ли?), Леонидов на самом деле называет иноземцев богами. Не оккупантами и не спасителями — именно богами.