Суть времени, 2013 № 16 - [27]

.

А что означает это самое «в региональном контексте»? Да то и означает, что Дамаск, судя по всему, не остается без союзников, как остался без них Триполи при Каддафи.

И это не только Иран. В начале февраля сирийский министр иностранных дел Фейсал Аль-Мекдад встречался в Пекине с главой МИД КНР Чжаном Чжицзюнем, которого благодарил за помощь Китая в сопротивлении возможности международного военного вмешательства в дела Сирии.

В последнее время на Западе любят ссылаться на то, что ПВО Сирии гораздо серьезнее того, чем располагала уничтоженная западной коалицией Ливийская Джамахирия. При этом не договаривают, что ведь и Муаммар Каддафи никогда не имел того уровня поддержки в арабском мире, который сейчас получает в Иране Башар Асад. Вдобавок, в период войны в Ливии Россия не оказала Триполи поддержки. В случае с Сирией ситуация несколько иная. Российский МИД месяцами сопротивляется американскому давлению по сирийскому вопросу, не желая способствовать падению Дамаска. А президент Сирии Башар Асад с присущей ему резкой откровенностью уже сказал о том, что Россия при этом защищает не Сирию, а себя.

Итак, появляется смутное опасение, что международная интервенция, даже опрокинув режим в Дамаске, приведет также и к развязыванию мировой войны. И это опасение пока что еще вызывает торможение на Западе. Такая цена за мироустроительный передел на Ближнем Востоке для Запада все еще слишком высока. Конечно, скорее всего, это остановка временная. Но что-то в этой машине западного давления вдруг замерло и ждет. Чего? Об этом — в следующих статьях.

Концептуальная война

Концептуализация Не-Бытия

Концепты постмодернизма. Часть V. Неукорененность. Номадология и ризома — 1

В неклассическом мире ты должен угадать незыбкое в том, что ты встретил. Соединить его с тем незыбким, что есть в тебе. И на все это обретенное незыбкое опереться

Юрий Бялый

Что делает человек, которого уже совсем «достала» бессмысленность окружающего пространства симуляции и который боится и не хочет окончательно утонуть в виртуальном? Он отправляется в странствие. То есть бежит от симуляции «куда глаза глядят» — в надежде, что где-нибудь обретет подлинную реальность и смысл.

Постмодернизм всячески приветствует этот «синдром бегства». Он решительно заявляет: «Только в бегстве и может быть обретен хоть какой-то смысл. Беги, милый, беги быстрее и куда угодно. Главное, не останавливайся и не укореняйся».

В разных формах об этом писали многие постмодернисты — Мишель Фуко, Ролан Барт, Фредрик Джеймисон и т. д. Но наиболее полно данный концепт развернули Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Во втором томе совместного труда «Капитализм и шизофрения» (1980 г.) они посвятили этому концепту введение «Ризома» и большую главу «Трактат о номадологии. Машина войны». А затем развили концепт в отдельной книге «Номадология».

Номадология — наука о кочевничестве. Кочевник — предмет особого восхищения и главный герой Делёза и Гваттари. Но о нем чуть позже. Здесь же подчеркну, что Делёз и Гваттари заявляют — в отличие от Жана-Франсуа Лиотара — что целостность, в принципе, существует. Но это такая целостность, которая фундаментально отличается от целостности в мироощущении и философской классике премодерна и модерна.

Там, в прошлом, целостность была оперта на метафизику бытия. Метафизика эта всегда адресует к абсолютному. И неважно, как называется это абсолютное. Для религиозного человека его метафизика адресует к богу — вездесущему и всеобъемлющему. Для материалиста абсолютным — всеобъемлющим и вездесущим — становится материя.

Подчеркну, что, говоря об абсолютном, я не имею в виду Абсолют, находящийся по ту сторону бытия. Я имею в виду то, что только что перечислил. Опирающийся на религиозную метафизику не сомневается в своей возможности опереться на бога. Опирающийся на метафизику материализма не сомневается в своей возможности опереться на материю и на ее движение (та абсолютность, которая лежит в основе диалектического материализма).

Такая способность опереться (не отменяемая, а лишь дополняемая философским или научным сомнением) порождала особые структуры бытия. Структуры, вырастающие (в том смысле, который я только что предъявил читателю) из некоего метафизического корня. Группирующиеся (опять же, в том смысле, который я только что предъявил читателю) вокруг некоего центра. Нанизывающиеся на некий стрежень.

И все это — вырастание, группировка, нанизывание — подчиняется принципу опоры. Он же — очень специфическая метафизичность бытия. Метафизичность как опора и опора как метафизичность. Вот в чем специфика классической целостности и классического смысла.

Базовая метафора классической философии, из которой проистекает возможность опираться и опереться, — это Ось Бытия, она же Ось Мира, она же Древо. Этой метафорой «пропитана» вся классическая метафизика, онтология, гносеология: Древо мира, Древо жизни, Древо познания добра и зла, и так далее. В философской (и опертой на нее научной) классике действует «генетически обусловленное» развитие реальности от метафизического и онтологического центра, стержня, корня. Развитие и осмысление реальности идут от корня к стволу, от ствола к ветвям, от ветвей к веточкам, от веточек к листьям, и т. п. И у всех явлений и событий есть причины. Корень — причина ствола, ствол — причина ветви, и так далее. А листья — следствия ветвей и веточек.